Книга Бекерсона

Таким образом, он стал обладателем, как впоследствии было подтверждено, армейского пистолета восточноевропейского происхождения, не зная при этом, почему, для чего и от кого ему прислали это оружие, хотя, разумеется, напрашивалось предположение, что пистолет от них и связан с их заданием — недобрый утренний подарок. Он остро чувствовал, что все это значит. Опасная штуковина лежала на кухонном столе. Он положил ее туда осторожно, как обращаются с новыми вещами, предварительно протерев до блеска шерстяной тряпочкой гладкие поверхности новенького изделия. Затем, наверное, еще целый час просидел возле стола; пристально рассматривая пистолет, но ни о чем при этом не задумываясь, он знал, что именно от данного предмета исходила настоящая угроза, что на него надвигалось что-то немыслимое, хотя ему, разумеется, было ясно, что он никогда и ни при каких обстоятельствах и в любом случае, согласно намеченным ими целям (но вот каким?), не применит и не использует это оружие. Тогда зачем оно ему? С удивительной для него самого деловитостью и хладнокровием он не отрывал взгляда от лежащей перед ним военной штуковины, задавая себе реальный вопрос о том, как от нее отделаться: отнести во властные органы (например, в полицейский участок «Давид»?) он не решился, просто выкинуть (куда?), спросить знающего человека (кого?), вернуть ее отправителям (как?), заявить о своем выходе из игры (но каким образом, ведь не через газету же?). Откровенно говоря, он уже знал, что ему от них не отмотаться, что они не отпустят и что бессмысленно ввиду несвоевременности и недальновидности сегодня принимать решение. Речь шла не об этом.

Затем он снова испытал желание убедиться в точном функционировании механизма, услышать надежное механическое срабатывание и щелканье отдельных компонентов оружия, ощутить напряженное состояние предохранителя, когда, освободив его рычаг, снова взвел затвор, почувствовав выскочивший молоточек, в то время как затвор (одновременно осуществив перезарядку) вернулся в исходное положение. После этого, придерживая большим пальцем молоточек в результате нажатия на спусковой крючок, он снова освободил молоточек и подвинул его вперед, чтобы поставить пистолет на предохранитель. Он и рычажок предохранителя снова и снова пробовал двигать в обе стороны, постепенно стараясь нащупать его в кобуре, аутодидактически знакомясь с оружием, даже сказав про себя: я познаю функциональное предназначение оружия. Он неоднократно извлекал магазин, эти крохотные детальки — патроны, вытаскивал и снова вставлял в гнезда, что сопровождалось щелчком, потом легким нажатием вставлял магазин в рукоятку и снова снимал пистолет с предохранителя, вынимал магазин, вытаскивал из него патроны и снова осторожно оттягивал затвор, отпускал его и, наконец, продавливал спусковой крючок, после чего раздавался щелчок молоточка. Остановившись в прихожей перед зеркалом, он навел незаряженный пистолет на свое зеркальное отражение, посмотрел на себя поверх ствола, ни разу глазом не моргнув, абсолютно спокойно прицелился и нажал на спусковой крючок… щелк… с ухмылкой приставив незаряженную штуковину к виску, он с любопытством вообразил себя в роли самоубийцы, после чего бессмысленно прицелился из окна в глубину комнаты.

Он никогда прежде не держал в руках огнестрельное оружие; будучи человеком скорее всего мирным, в плане межличностного общения он не отличался трусостью, но вот в физическом отношении мог и сдрейфить. Эта штуковина вызвала в душе огромное смятение, поскольку его стихийному и исторически легко объяснимому неприятию орудия убийства противостояло ярко выраженное чувство любопытства. На него произвели впечатление техническая красота предмета и его функциональная оправданность. Кроме того, ему пришла в голову мысль, что насилие среди людей все еще остается реальным делом — даже более чем реальным! — и что он еще не полностью разобрался в том, достаточно ли в каждом случае того, что взрослый человек просто отвергает войну как явление и отрицает ее на индивидуальном уровне.