Но когда однажды взгляд все-таки скользнул на другой берег, он попытался тем не менее рассмотреть открывшийся кусок суши, миновав глазом корабельные надстройки. Но так ничего и не заметил. В какое-то мгновение он даже с ужасом подумал, что направляется не туда, куда надо, но быстро успокоился: на воде расстояния очень быстро смещаются, поэтому практически невозможно фиксировать направление движения по береговой линии. Сама водная гладь в зависимости от профиля странным образом то сужается, то расширяется… Он пытался лишь разобраться для себя, с какой стороны будет приставать судно — по левому или по правому борту, чтобы на этом основании решить, какое лучше выбрать исходное положение, чтобы в момент окончательного причаливания прострелить взглядом берег. При этой мысли по его лицу пробежала улыбка: он обожал точность. Он ведь и чуть позже мог внести поправку, если бы увидел, каким боком железный корпус «Сузебека» приближается к причальной стенке.
Он стоял, удобно облокотившись на поручни. Глядя на водную гладь, он наблюдал за тем, как целеустремленно «Сузебек» вышел на водный простор Альстерского моря, как он едва слышно проговорил про себя с улыбкой; он с видом знатока отслеживал четко выраженный фарватер и уже прочерченную им дугу, чтобы преодолеть границы этого моря. Он еще раз порадовался своей собственной ценной придумке — отправиться на встречу по воде, когда самым неприятным образом был вынужден пробудиться, оторваться от своего индивидуального забытья. Дело в том, что, придерживая у груди уже свернутый план города, темнолицый турист в плаще подошел к нему, чтобы, вероятнее всего, расспросить его как знакомого с этими местами попутчика о каких-нибудь топографическо-страноведческих деталях. Он, Левинсон, красноречиво и однозначно предпочел избежать разговора, повернувшись к нему, пытающемуся бесцеремонно вторгнуться в мир его мыслей (ведь даже у каждого животного или хищного зверя есть своя «зона безопасности»!) если не спиной, то по крайней мере боком, в любом случае ясно дал понять, что здесь он, Левинсон, хочет располагать
Фактически попутчик в плаще смотрел на него не только с надеждой, в чем он убедился, бросив на него боковой взгляд. Он с откровенной наглостью рассматривал его, на что он, Левинсон, затем ответил тем, что не долго думая вообще отвернулся, тем самым лишив попутчика мишени для проявления навязчивого внимания. К счастью, курс «Сузебека» был таков, что с этого места Альстер открывался во все стороны. В пределах акватории не было видно ни души. Вода застыла на месте тяжелым и неподвижным грузом, над которым расстилался шум от идущего вдали транспорта. Календарь показывал середину апреля, наступала ранняя весна, то есть время парусных регат, проводимых в утренние часы по субботам. Там состязались яхты класса «Дракон» гамбургского яхт-клуба. В этих соревнованиях иногда участвовал и он, Левинсон, на взятых напрокат «Кентаврах» или «Пиратах». Тогда он брал в руки тросы, далеко от берега, посреди ревущего города в качестве «одиночника», каковым он, строго говоря, не являлся, но охотно мечтал себя видеть, поскольку обожал управлять яхтой в одиночку, выбирать тросы, удерживать румпели, следить за порывами ветра, за иногда появляющимися рядом с ним другими судами. Да и за плавающими по Альстеру теплоходами, за которыми как профессиональными судами (например, «Сазельбек», «Сузебек», «Зильбек», «Айльбек» «Гольдбек», «Роденбек» или «Зонствибек») признавалось право на преимущество прохода по акватории, и на корме одного из них он сейчас как раз стоял, опершись на поручни и разглядывая речную гладь. Несмотря на преследовавшие его трудности, он все еще выглядел крайне сосредоточенным на своих мыслях. Судно тут было совсем ни при чем, а его пребывание на борту словно растворялось в этом то быстром, то медленном скольжении по акватории Альстера, в размеренном урчании дизельного мотора под его ногами. Значит, машинное отделение располагалось на уровне кормы?