Книга без названия

Марго… Единственная женщина из всех нас. Пожалуй, начать надо с нее. В предательство Магдалины я не верил, тем более что Антихрист должен быть мужчиной, хотя… Мысль интересная, но, тем не менее, выбора на данный момент у меня не было. Марго должна помочь мне во всем разобраться. Разные лица проносились перед моим мысленным взором. Такие разные и все же… Это были они. Каждый раз, рождаясь в новом облике, члены Ордена не утрачивали целостности личности. Это было непременное условие.

Марго… Мария… Какая ты сейчас? И все-таки я помнил ее той самой первой, когда она еще не была Сестрой, а была повзрослевшим немного наивным ребенком с копной черных кудрявых волос и… безгранично влюбленной в Огеста…

Я задавил в душе ростки давно забытых чувств и выудил из досье необходимые бумаги. Она должна была находиться в Париже. «Конечно», – усмехнулся я про себя, – « Где же еще?» На данный момент ей было 37, она считалась крупным социологом и курировала область человеческих взаимоотношений.

* * *

33 г. н. э. Иерусалим Резиденция римского наместника

Солнечные лучи с настойчивостью, присущей слухам и неприятностям, проникали под своды дворца великого прокуратора Иудеи, и не было спасения ни от первых, ни от вторых. Понтий Пилат нервно расхаживал по мраморному залу, такому огромному и пустому, что казалось заполни его легион римской пехоты, от не станет от этого менее мрачным и пустым. Прокуратор сжимал кулаки от переполнявших и душивших его мыслей, всемогущего Всадника разрывало на части собственное бессилие в складывающейся ситуации. «Безумцы! Безумцы!… Всемилостивый Боже, за что дал ты людям способность мыслить и совершать поступки. Лучше бы Ты наградил этим тварей бессловесных…»

Беседа с первосвященником Каиафой была причиной прокураторского гнева. Он повертел в руках старинную глиняную амфору из Древнего Афона, но сумел подавить в себе почти непреодолимое желание превратить изящное произведение искусства в груду осколков, в нем, наконец, проснулся воин, вытеснивший из души прокуратора случайно вошедшую туда слабую истеричную женщину. «Каиафа… – прошептал Пилат, осторожно ставя на место амфору. – Значит, вы все уже решили. За меня… Значит, наместник римского императора во вверенных ему владениях уже не может принять сколь-нибудь серьезное решение. Очень, очень хорошо… Пускай будет по вашему». Он на секунду сжал руками виски и неожиданно улыбнулся. Эта улыбка была знакома не многим, но их уже не было в числе живых. Так Понтий Пилат улыбался на поле брани, еще, когда он не был прокуратором столь ненавистной ему Иудеи. «Будь, по-вашему…», – еще раз произнес он и, открыв глаза, словно в первый раз обвел уже ясным взором колонны, мозаику и холодный мрамор своих прокураторских покоев.

– Вы хотите казни? Будет вам казнь. Крови его захотели? И кровь вам будет.

Когда прокуратор вызвал слугу и отдал ему короткое распоряжение, от странной улыбки на его лице не осталось и следа.

Ждать пришлось не долго. Человек с неприметным лицом появился тихо и незаметно. Прокуратор подошел к нему почти вплотную, и что-то негромко стал говорить ему. По лицу собеседника невозможно было догадаться о том, какое впечатление произвели на него слова прокуратора, он уже давно отвык чему-либо удивляться в этой жизни. Его имя история не сохранила, да это и неважно. Важно то, что, молча, откланявшись, он все той же неторопливой походкой отправился прочь из дворца туда, где в окрестностях Иерусалима была у него своя небольшая мастерская.

Случайно зашедший сюда человек мог бы решить, что находится он в лаборатории алхимика, но это не соответствовало действительности. А если и соответствовало, то не в полной мере. Не откладывая дела в долгий ящик, человек этот приступил к работе, и через некоторое время распоряжение прокуратора было выполнено. На столе в ожидании своего часа лежали искусно изготовленные копье с убирающимся наконечником, похожая на кровь алая жидкость в прозрачном сосуде и коралловая губка, пропитанная неизвестного состава раствором.