Книга без названия

…Понтий Пилат был чрезвычайно потрясен беседой с тем, кого невежественные называли царем Иудейским. Даже нельзя сказать, что потрясен…Потрясти этого человека было очень трудно, но то, что делал и говорил бродячий философ, поразило прокуратора. У него осталось впечатление незаконченности, недосказанности. Ему казалось, что что-то важное было упущено, какая-то истина только мелькнула перед ним и исчезла, затерявшись под сводами дворца, который уже давно раздражал прокуратора своими ненужными размерами и роскошью. «До чего же все просто, – думал Понтий Пилат, – действительно, все то, что меня окружает, сплошная декорация, и не это мне нужно, а совсем другое. Но что другое? Как же он сказал?… Нет, не вспомнить… Не вспомнить». Боль в голове его действительно уменьшилась, но что-то потихоньку, словно гигантская пиявка, сосало внутри, где-то между сердцем и желудком. Словно семена набухали внутри его, Понтиева, существа и вот-вот должны были раскрыться. Но чего-то не хватало, что-то не было сказано в той беседе. И прокуратор знал, что беседа эта станет последней, если он допустит то, что требовал от него римский первосвященник.

И тогда он принял решение. И боль внутри немного утихла, а потом прошла. И сердце стало биться ровно, как давно уже не билось. «Ничего-ничего, – думал Понтий, держа перед глазами надменное лицо первосвященника, – Рим далеко. А здесь, в конце концов, хозяин я. И хотя бы вопросы жизни и смерти на этой проклятой земле я буду решать сам».

* * *

Наши дни. Иерусалим. Резиденция римского наместника.

Казалось, все было на месте. И пальмы, и кипарисы в саду, и отчетливо проступающие на заднем плане мосты, крепости, террасы. Но все-таки что-то было не так.

Иосиф ежился в своей легкой фланелевой рубахе, несмотря на тридцати пяти градусную жару, его бил озноб. Все шло по плану, но тем не менее…

Сибастийская когорта держала оцепление на площади, там все уже было готово к казни. Иосиф находился на балконе прокураторского дворца и отчетливо мог наблюдать все происходящее. Люди под ним пришли в движение, словно повинуясь невидимой команде, раздались возгласы и крики, когда под лучами палящего солнца повозки с преступниками медленно поползли в направлении Лысой горы. Гул толпы усилился, и Иосиф увидел, как всадники в белых тюрбанах спешиваются у подножия холма и выстраиваются вдоль него. В толпе также произошло движение, и теперь большая часть ее двигалась вслед за солдатами, желая подобраться как можно ближе к месту основных событий. Иосиф медленно закрыл глаза.

«И все-таки что-то не так… Более того, все не так изначально. В самом начале мы сделали ошибку. Я чувствую, что в самом начале… Иначе все уже давно бы закончилось…» Он поднял глаза к небу и ужаснулся – на солнце наползала громадная черная туча. «Откуда? Ее не должно быть так рано»

Человек во фланелевой рубахе вскочил и бешено замахал руками:

– Стоп! Стоп!!…

Оператор выключил камеру, и словно по мановению волшебной палочки люди у подножия горы, солдаты, преступники на повозках и прочие участники массовки перестали быть частью создаваемой режиссером иллюзии.

Уже третий месяц Иосиф Бернштейн безуспешно пытался снять на святой земле сцены бессмертного романа Булгакова в рамках широкомасштабного и крупнобюджетного совместного российско-американо-израильского проекта «Мастер и Маргарита». Огромное количество людей и средств, великолепные актеры, исторические места, дорогие декорации и лазоревое иерусалимское небо были недостаточными условиями, необходимыми для реализации проекта.

Всякий раз по той или иной причине съемки срывались, словно высшие силы выказывали свое недовольство происходящим. Иосиф же, будучи профессионалом самого высокого уровня, считал, что это происходит из-за того, что он и съемочная группа изначально упустили какой-то важный момент. Когда он решился взяться за эту работу, ему пришлось изучить богатый опыт предшественников, пытавшихся экранизировать роман великого русского писателя, но безуспешно. До начала работы Бернштейн был на девяносто девять процентов уверен, что все у него получиться, но теперь, с каждым днем, потраченным впустую, эта уверенность таяла. По ночам его преследовали жуткие сны, к нему приходили Понтий Пилат, Каиафа, даже Иуда приходил. Они язвительно смотрели на бедного режиссера, хмыкали, делали загадочные жесты и грозили ему пальцем. Иосиф был на грани паранойи, его уже посещала вполне крамольная мысль о том, что возможно не прав был великий писатель, и отвергала святая земля намерения людские восстановить на ней давно канувшие в лету события в форме, не соответствующей истине. Иосиф хотел переделать сценарий, но возмутились иные структуры.