Книга без переплета

- Да ты не пугайся, милай, - закряхтел дедок, бочком, бочком выбираясь из-за буфета, словно бы готовый в любой момент сам задать стрекача. - Я... это...

- К-к-куда? - неожиданно для себя спросил Овечкин.

- Куда? - удивился дед. - Да к тебе... это... в гости вроде пришел. Ты не пугайся, постой...

Он остановился, поводил в воздухе грязными пятернями, затем зашипел и сплюнул прямо на пол.

- Теперича говори!

- Что это вы такое делаете? - растерянно спросил Овечкин, уставившись на плевок. Маме бы такое не понравилось, это уж точно!

- Хе-хе, - довольно сказал дед. - Получилось, а?

- Что получилось?

И едва Овечкин успел выговорить эти два слова, как тут же и понял. Он больше не заикался!

- А... - сказал он и замер с открытым ртом.

- Ну вот, - дед потер руки и заметно осмелел. - Ты бы теперь по такому случаю выпил и мне налил бы, что ли? Не боись меня, я - домовой, мне тебя не резон обижать. И не за тем я к тебе нынче, слышишь? Да ты рот-то закрой! Дело сделано, заговорил я тебя.

- Домовой? - Михаил Анатольевич вытаращил глаза.

- Ну да, ну да! Ты нальешь али как?

- Домовых не бывает, - сказал Овечкин, но, тем не менее, потянулся за бутылкой и наполнил неизвестно откуда взявшуюся на столе вторую рюмку.

Дедок шустро вспрыгнул на стул. Ростом он был маловат, и голова его едва торчала над краем стола.

- Домовые, мил человек, бывают, еще как бывают! Выпьем за рождение твое, сирота ты, сирота...

То ли от непривычки к питию, то ли от невозможности происходящего, но голова у Михаила Анатольевича разом пошла кругом. Он покорно принялся пить за свое здоровье и за помин души незабвенной мамаши, и когда они таким макаром в несколько минут ополовинили бутылку, дед, выдававший себя за домового, довольно запыхтел.

- Ведь по делу я к тебе пришел. Случай такой вышел... Эх, сирота! Вот я - домовой, при вашей квартире состою. У соседей свой живет, Семенычем кличут, а он отзывается, чего ж. И еще другие... Ну, встречаемся мы, как без этого? Посидим, покалякаем, новости расскажем. Собрание не собрание, а вроде того. Про тебя я нашим да-авно говаривал, человек ты уж больно... как бы это, чтоб не обидеть...

Михаил Анатольевич слушал, вцепившись обеими руками в края стула, и мало что понимал. А дед все плел про домовых и про Овечкина, каков он человек, и выходило по дедову раскладу, что и не человек вовсе Овечкин, а так, насекомое, и не насекомое даже, а просто слякоть какая-то, и проживает жизнь ни себе, ни людям. Это Овечкин понял и очень удивился. Но дед внимания не обращал и гнул свое.

- И вот посоветовались мы и решили - возьмем, Миша, мы тебя к себе! В домовые, значит...

- Что?! - вскрикнул Овечкин.

- Ну што, што! Натурально, ты, как сейчас, и в домовые не годишься. Но мы тебя обучим, не боись, и сквозь стены проходить станешь, и невидимкой обращаться, и еще там... Мало нас осталось, на всех не хватает. Ты-то, поди, и не знаешь, для чего мы нужны. Мамаша твоя еще помнила, царствие ей небесное, нет-нет, да молочка нальет, слово доброе скажет. Так ты вспомни когда она чего с рук роняла? Подгорало у ней чего? Не помнишь, то-то. Это, брат, пустяки. Согласишься - еще не тому научишься. Ты сирота, и как ты теперь один будешь свой век куковать? А мы тебе и фамилию другую дадим, против твоей самую героическую - Овцов! А? Звучит?

Михаил Анатольевич Овечкин похолодел.

Человек он был незлобивый и, как часто говорила покойница-мама, бесхарактерный. И только сейчас, к великому своему ужасу, понял, до чего она была права. Ему представилось, как диковинный посетитель берет его за руку и уводит за собою сквозь стену, а он, взрослый человек с высшим образованием, мужчина, можно сказать, в расцвете сил, не только не сопротивляется, а даже и слова в свою защиту вымолвить не может. Так живо увидел он эту картину, что невольно замахал руками и хрипло выкрикнул:

- Нет!

- Не нравится? - удивился дед. - Ну, как хочешь. Пускай не Овцов. Можешь при своей оставаться. Соглашайся, мил человек. Ученье годков двадцать займет, при твоем-то соображении, ну да ничего. Жить будешь на всем готовом, мы уж о тебе позаботимся...

Михаил Анатольевич, не в силах больше издать ни звука, снова замахал руками. Горло ему сдавил страх, колени сделались ватными. Дед истолковал его жестикуляцию по-своему - заперхал, тоже махнул мохнатою лапой.

- Никто тебя не хватится! Никто и не вспомнит! Не опасайся.

Он спрыгнул со стула на пол.

- Пойдем, что ли? Глянешь, как мы живем, познакомишься...

Овечкин, не помня себя от страха, вскочил на ноги и попятился. Он попытался что-то сказать, но получилось лишь задушенное мычание. Дед вытянул руку и нетерпеливо пошевелил крючковатыми пальцами.

- Пошли!

И тут Михаил Анатольевич от ужаса окончательно утратил рассудок. Он повернулся и слепо ринулся прочь. Руки его сами отыскали замок на входной двери, открыли его, и Овечкин, ничего не видя и не соображая, загрохотал вниз по лестнице, гонимый единственно звериным инстинктом, повелевающим искать спасения в бегстве.

* * *