Книга без переплета

Едва Никса Маколей, раны которого заживали с чудодейственной быстротой, начал вставать, как стало вполне ясно, чье общество он предпочитает всем остальным. И ни у кого не было ни малейших сомнений, по какой причине молодой король меняется в лице, стоит только появиться принцессе Маэлиналь. Лицо его светлело, глаза начинали сиять, и именно он ввел в обиход частые прогулки по лесу, первым предложив свое общество принцессе. До этого никого особенно не тянуло выходить из дому, ибо прелести в промозглом воздухе и сырой почве под ногами почему-то никто не находил.

Когда же принцесса в самой куртуазной и изысканной манере приняла предложение и у них с Никсою вошло в обыкновение часами прогуливаться вдали от посторонних глаз, ведя оживленные беседы, Баламут Доркин сделался не в меру раздражителен и угрюм и изъявил желание поохотиться. Чатури поднял его на смех, напомнив, что в здешних охотничьих угодьях не сыскать даже воробья, и тогда Баламут скрепя сердце обратился к Де Вайле с просьбою сотворить для него какую-нибудь дичь, да посвирепее. Ибо, сказал он, безделье угнетает его чрезвычайно, а от сырости и вечной конкуренции с ядовитою птицей даже его профессиональные навыки грозят обратиться в прах.

Колдунья смерила Доркина с ног до головы холодным проницательным взором и предложила немедля переправить его в Данелойн, где навалом и дичи, и ясного солнца, и прекрасных дам и никакой конкуренции. Чатури горячо поддержал это предложение, добавив, правда, что отправится в Данелойн вместе с Доркином, поскольку мечтает об этом с той самой минуты, когда познакомился с ним. Баламут насупился и ничего не ответил.

Но с тех пор он тоже стал выходить на прогулки, и чатури неизменно сопровождал его, то сидя на плече человека, то разминая крылья в полете над верхушками вечно желтых деревьев, заснувших мертвым сном в одной из фаз своего годового цикла.

Веселее королевский шут от этого не стал. Напротив, он делался все более мрачен и даже слегка осунулся. В те недолгие часы, когда временные пленники осеннего мира собирались вместе у камина, он сидел все больше молча и без улыбки слушал язвительные остроты и болтовню чатури, как будто полностью принявшего на себя шутовские обязанности.

Мрачность его прямо-таки бросалась в глаза. И Михаил Анатольевич, частенько озабоченно посматривавший в его сторону, но не решавшийся подойти, сказал однажды Фирузе:

— Что-то творится с нашим Баламутом. Вы заметили?

Они к тому времени тоже начали выходить на прогулки вдвоем, находя в обществе друг друга немало удовольствия.

— Трудно было бы не заметить, — отозвалась девушка и при этом как-то странно посмотрела на Овечкина.

Он машинально предложил ей руку, занятый своими мыслями, и, неторопливо ступая в ногу, они вошли под своды леса. Михаил Анатольевич тяжело вздохнул.

— Должно быть, он очень скучает. И все из-за меня! Поверьте, я совсем не хотел и не хочу, чтобы ради меня вы все томились тут. Ведь Аркадий Степанович обещал помочь, и этого вполне достаточно!

— При чем тут вы? — не совсем вежливо оборвала его Фируза.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Но… как же…

— Неужели вы и впрямь столь невинны, Михаил Анатольевич, что так-таки ничего не понимаете?

— Что я должен понимать?

Она покачала головой.

— Вы-то сами… но скажите мне, пожалуйста… я знаю, Никса Маколей ваш друг, конечно, и все-таки…

Фируза закусила губу, не решаясь продолжать.

— О чем вы? — недоумевая спросил Овечкин.

— Разве вы не видите, что ему очень нравится принцесса Май? — выпалила она наконец и залилась краской.

— А!

Овечкин понял, и лицо его прояснилось.

— Конечно, вижу. Но это же хорошо! Я был бы рад, если… мы же все знаем, что ее должны выдать замуж без любви, по расчету, по каким-то там политическим соображениям, это просто ужасно! А Никса — замечательная пара для нее. Разве вы так не считаете?

Фируза смотрела на него, открыв рот.

— Не так все просто, — сказала она. — Но вы… как вы можете так легко говорить об этом?

Михаил Анатольевич отвернул лицо в сторону и несколько помедлил с ответом.

— Не знаю, почему это вас удивляет, — неохотно сказал он. — Неужели вы могли подумать хоть на секунду, что я… что мне… что я мог бы настолько забыться, чтобы вообразить… разумеется, нет.

На последних словах голос его окреп.

— Я стал много думать теперь — как никогда раньше! — со смешком признался он. — И вот что я понял: в книгу моей жизни затесалась совершенно сказочная глава. Я никогда не забуду ее, никогда не забуду Маэлиналь, но я и во сне не мог бы помыслить, что сказка будет продолжаться вечно. Нет, Фируза. Жизнь принцессы не имеет ко мне никакого отношения. Я никогда не побываю в Данелойне и никогда больше не увижу ее. Поэтому я был бы рад вспоминать их обоих — принцессу и короля — и знать, что где-то в ином мире они счастливы вдвоем. Ведь у сказки должен быть счастливый конец! Но это не моя сказка. Я в ней — всего лишь случайный персонаж.

— Может быть, — с сомнением протянула Фируза. — Но Баламут Доркин всяко не случайный.

— Баламут?..