Книга благонамеренного читателя

Много буянов в «Слове». От Святослава ожидаешь более вежливого обращения. Местоимение «вы» ему, как и Автору, известно, и в данных примерам оно было бы к месту. Мне думается, грубияном сделал Святослава Переписчик.

В оригинале, вероятно, было следующее:

…Аты буй Рюриче и Давиде!

…Аты буй Романе и Мстиславе!

Сие обращение переводится с тюркского: «Именитый», букв. «Высоко именный»:

…Именитые Рюрик и Давид!

…Именитые Роман и Мстислав!

Действие метода народной этимологии, примененного Переписчиком, а вслед за ним и остальными исследователями, прекрасно иллюстрируются этим примером.

Тюркизм «аты буй» сохранился благодаря своей невидимости: простота и благозвучие (вернее — созвучность славянским лексемам) спасли термин от калькирования или переделки.

Восьмимысленность

Меньше повезло другому тюркскому определению. Святослав обращается к Галицкому князю со словами:

«Осмомысл Ярослав!»

Мусин–Пушкин никак не объясняет прозвище.

Свод толкований эпитета «Осмомысл» дан В. Н. Перетцем. Лучшее из них предложил Ф. И. Покровский. По его мнению, это прозвище было как бы обобщением «восьми наиболее важных забот, которые занимали князя Ярослава в его государственной деятельности»². Современные комментаторы согласились с этим объяснением. В. И. Стеллецкий: «Ярослав был крупным государственным деятелем, известен был своим красноречием.

Все это и выразил автор «Слова» эпитетом Осмомысл (т.е. заботящийся одновременно о восьми различных делах), который в других древнерусских памятниках не встречается»³.

Таким образом, «Осмомысл» понят как «Восьмимысленный».

…В казахском эпосе, если хотят высоко представить джигита, всесторонне развитого, умелого и в бою, и в любви, в искусстве, в труде, в красноречии и науках, то называют его «Сегiз кырлы». Эпитет буквально переводится современным русским словарем «Восьмиугольный» или «Восьмигранный».

Древнерусским языком перевелось бы — «Осмомыслый или в форме краткого прилагательного «Осмомыслъ».

Проверим: «Осьм» — восемь (древнерусский и старославянский), мыс — угол, грань (древнерусский и старославянский), лъ — суффикс краткого прилагательного.

Чистая калька. Авторская? Едва ли: тюркские выражения характеризуют речь Святослава. Ни в каком другом куске «Слова» мы не встретим такого скопления тюркских слов и фразеологизмов, как в отрывках, относящихся к Святославу (сон Святослава, толкование сна боярами, Златое слово).

Переписчик старательно переводит узнанные им тюркские речения, выхолащивая особый колорит прямой речи киевского князя и бояр.

Если бы Переписчик хотел выразить смысл, который видит исследователь, то форма эпитета была бы сложнее — «Осмомыслен».

Растереть на кусту

Особый интерес у меня вызывают «невидимые тюркизмы» в составе русских слов. Показатель высшей степени усвоения заимствованной лексемы.

В диалекте автора есть несколько слов с тюркскими основами — «припешали», «потручати», «расушась».

Припешали (препишали) — перерезали, от «пишь» — резать; расушась — разлетевшись, от «уш» — летать.

Один же глагол, на котором мне хочется остановиться, восстановлен недавно. Значение его понято из контекста, но этимологически не доказано: «река Стугна: худу струю имея, пожръши чужи ручьи и стругы ростре на кусту…»

Мусин–Пушкин: «река Стугна: она пагубными струями пожирает чужие ручьи и разбивает струги у кустов…»

За время, прошедшее после первого издания, исследователям удалось привести этот отрывок в следующий вид: «река Стугна, худу струю имея, пожреши чужи ручьи и струги, рострена к усту…»

В. И. Стеллецкий: «река Стугна: скудную струю имея, поглотив чужие ручьи и потоки, расширяясь к устью…»

«Ростре, на кусту» — переводили как — «растерев на кусту», «простерев на кусту», имея в виду значение слова «стругы» — корабли. Потом выяснилось, что «стругы» синонимично лексеме «ручьи» — в источниках эти написания заменяют друг друга.

Я предлагаю видеть здесь билингву, скрещение двух синонимов. Таких пар в «Слове» несколько: «туга и тоска» (туга — тоска), «свет — заря», «свычаи — обычаи». В этот ряд помещаю — «ручьи и стругы» («ручьи — стругы»).

Переводим: «река Стугна скудную струю имея, вбираешь чужие ручьи — струги, рострена к устью».

Стеллецкий угадал близкое значение глагола. Оно подсказывается содержанием отрывка. Но корень «трен» более нигде не встречен.

Может быть, «ростерена»? Контекст противоречит этому смыслу.