Книга бытия

— Нет студийцев. Всех собрали и вывезли. Не то на спектакль, не то на иногороднюю экскурсию. Приходите через недельку, раньше не будут. Нет, розы не оставляйте — завянут до возвращения.

Я поплелся обратно на Курский вокзал — забирать чемодан и ехать к Саше.

8

— Видимо, твоей загадочной подруги, ради которой ты недавно даже часика нам с Раей не уделил, в Москве нет, — вернувшись со службы, констатировал Саша. — Иначе бы ты не забавлялся столько времени с Сережей, поджидая меня и Раю.

— Твоя проницательность не поддается описанию, — съязвил я. — Или предвидимость — мне это словечко нравится больше.

— Надеюсь, ты запасся свободными деньгами для более продолжительного, чем в прошлый раз, пребывания в Москве, — продолжал Саша.

— Ты прав — запасся. Но почему это тебя интересует?

— Ну, во-первых, нам с Раей хочется наконец с тобой пообщаться. А во-вторых, — Саша был невозмутим, — две дамы сейчас нетерпеливо ждут твоего прихода.

— Кто они? И откуда узнали, что я в Москве?

— Одной сказал я — и взял ее адрес. Другая и без меня всегда знает, где ты находишься.

— Ты не ответил на первый вопрос.

— Одна дама — твоя старая знакомая Оля Надель. Ты в свое время нас представил. Я повстречался с ней случайно, в метро. Она очень обрадовалась, что ты приезжаешь в Москву, и захотела непременно увидеться. Довожу до твоего сведения: она хорошо выглядит.

— Рад, что ты ее встретил. Непременно заеду. Вторая дама тоже жаждет свидания?

— Еще больше.

— Может, все-таки скажешь, кто она?

— Твоя собственная жена, она же — моя родная племянница.

— Фира в Москве? Почему она приехала? Она мне ничего не говорила.

— Просто еще не был решен вопрос о московских гастролях Папазяна. Завтра его спектакль в одном из дворцов культуры.

— Почему Фира не у тебя?

— Вся труппа Папазяна квартирует в «Национале». Фира ждет тебя там.

Я отправился в «Националь».

Фира (вместе с другой артисткой, Ольгой Николаевной, — худенькой, умной и милой женщиной) занимала двойной номер. Он был, конечно, роскошней бедненькой квартирки Саши и очень нравился обеим женщинам. Ольга Николаевна ходила по комнате, прихорашивалась перед зеркалом, восхищенно ощупывала тяжелые оконные гардины.

Фира вела себя не так непосредственно. Она даже немного посмеивалась над восторженностью подруги. А меня восхитила радость Ольги Николаевны — она не скрывала своего счастья от того, что удалось пожить в «люксе». Сколько помню, она до смерти оставалась такой же по-девичьи стройной, любящей и верной. Фира очень изменилась — но Ольга Николаевна по-прежнему принимала ее верховенство.

Когда она на минуту вышла, Фира быстро спросила:

— Повидался?

— В первый приезд в Москву виделись, — холодно ответил я.

— Почему сегодня не у нее?

— Потому что сегодня ее нет в Москве.

— А завтра?

— И завтра не будет.

Больше мы с Фирой о Норе не разговаривали.

В гостинице я не задержался: им обеим было не до меня. И потом — мне хотелось повидать Олю. Она открыла дверь — и бросилась мне на грудь. И я заволновался: ко мне вернулся кусочек старой жизни, который еще не до конца себя исчерпал. В Олиной комнате — крохотной каморке в одно полуслепое окно — не было пианино.

— На чем же ты играешь? — спросил я. — Так хотелось тебя послушать. И твои собственные вещи — тоже: ты ведь теперь композитор ТЮЗа! Я слышал, твою музыку хвалят.

Она засмеялась.

— Хвалят, хвалят! Но Бах, Шопен и Франк, которых я тебе играла, значительно лучше. Можешь мне поверить, я в этом немного разбираюсь. Играю я для себя — в театре, когда нет спектакля. Если хочешь, можешь послушать. Приходи завтра утром.

— А сейчас пойти нельзя?

— Сейчас у меня репетиция с оркестром, — сказала она огорченно. — Она начинается через полчаса. Ты меня не проводишь?

— Провожу, конечно. Так жаль, что днем ты занята. У меня как раз свободное время, а вечером мы с Сашей и Раей идем на Папазяна.

— Зайди к Жене Бугаевскому — я ему говорила, что ты в Москве. Он живет на Садово-Кудринской. У него появилась жена, Мара, студентка музыкального училища. Учится на пианистку.

— Тебе нравится ее игра?

— Не особенно. Технику она освоила — будет совершенствоваться и дальше. Но, мне кажется, она не очень любит музыку.

— А это возможно: быть пианистом — и не любить музыку?

— Я сказала «не любит» — в смысле, не живет ею. Пианино для нее профессия, а не страсть.

Мы с Олей простились у Театра юного зрителя. Я зашагал по бульвару. В то время Садовая (нынче — мощный поток автомобилей по широкой улице без единого деревца) была аллеей могучих деревьев. Транспорту отводились узкие полоски по бокам.

Женя жил в большом доме, в коммунальной квартире на добрый десяток комнат (они выходили в просторный, плохо освещенный коридор). На входной двери висела типичная для тех лет табличка: куда сколько раз звонить, кому — продолжительно, кому — коротко. Я, естественно, перепутал звонки. Мне открыла какая-то женщина и, разозлившись, что я ее напрасно вызвал, сердито буркнула:

— Ваш Бугаевский вон там — стучите покрепче. Они все глухие.