Книга чародеяний

Милош дал, в конце концов, это не его семейное дело, только вот ничего не вышло. Гёльди не разговаривали, и вряд ли они хотели именно этого. Адель молчала, что твой писарь, смотрела на всех пустым взглядом и покорно делала то, что ей велят — Арман сказал, что это её обычное поведение после подобных случаев. Ни мадам дю Белле, ни Берингар, ни даже Лаура не злили её, она будто замёрзла изнутри и старалась не дышать, лишь бы не натворить чего похуже. При этом она не могла заставить себя поговорить с братом, потому что понимала, что вышла за рамки дозволенного и недозволенного.

Арман, в свою очередь, не знал, что ей сказать. Он об этом помалкивал, но Милош как-то догадался, что там, в храме, он был прав — то, что произошло сейчас, действительно становилось или стало последней каплей. Тот самый раз, когда Арман уже не мог солгать даже себе… а без его слова они не сдвинутся с мёртвой точки.

— Жаль, что она больше ни с кем не подружилась, — заметил Милош вечером за полчаса до отъезда, точнее, отхода через заколдованную дверь. — Я бы послужил посредником, но меня она послушает вряд ли.

— Я думал попросить Берингара, — признался Арман. Он пытался переодеться без посторонней помощи, пропустив мимо ушей все разумные доводы Милоша, Лауры и молчаливое осуждения писаря. — Не могу сказать, что он как-то на неё влияет, но всё-таки он сумел привести её обратно — может, это что-то значит…

— Нет!

— Почему ещё? Ты всё ему не доверяешь? — полушутя удивился Арман.

— Я не могу доверять немцу, — отрезал Милош, не то чтобы шутя. — Ладно, это не имеет значения, но сам посуди, при чём тут Берингар? Для Адель существуешь только ты, с тобой она говорить и будет… если будет, конечно…

Арман буркнул что-то невнятное, уклоняясь от разговора, и в очередной раз не смог справиться с рукавом. Милош загасил лишнюю свечу, собрал со стола оставшиеся лекарства и похлопал по плечу писаря. Писарь проводил его руку медленным взглядом: из-за вынужденной паузы в работе новых историй не было, и он совершенно по-человечески заскучал.

— Куда мы теперь?

— В Брно, это недалеко от меня, кстати, — откликнулся Милош. Арман воздержался от комментариев, не решаясь повторить название города с первого раза. — Думаю, всё пройдёт хорошо: там живёт одна замечательная ведьма, которая заранее согласилась рассказать нам о своей магии. Потом мы, видимо, разделимся — Лауру заберут родные перед ведьминой ночью.

— Нам нужно будет вернуться во Францию, — покачал головой Арман и раздражённо шикнул, обращаясь к рубашке. Он пока не мог свободно двигать плечами, увы, верхняя одежда требовала именно этого. — Но нас не отпустят, да?

— Этого не знаю. Проклятое пламя, тебе помочь или так и будешь страдать?

***

— Итак, когда мы будем в Брюнне… — начал Берингар, толкая дверь.

— В Брно, — сварливо поправил Милош.

— Как скажешь. Когда мы будем… там, где мы будем, — и Берингар не решался повторять местное название, — нам нужно быстро и незаметно выйти в город. Раньше маги, путешествующие в этом направлении, выходили через замок Шпильберк, но в данный момент времени это невозможно.

— Потому что из него сделали тюрьму, — закатил глаза Милош. — А кто же это сделал? А у меня даже нет идей… [1]

— И откуда же мы выйдем? — вмешался Арман, надеясь предотвратить ссору. После всех приключений с сестрой он чувствовал себя обязанным Берингару, не говоря уж об остальном, что он для них сделал; что до Милоша, когда тот внезапно вспоминал о людской политике, то превращался в бестию не хуже Адель.

— Вам понравится, — коротко ответил следопыт, убедился, что все вошли в комнату, и закрыл дверь. Ключ был у него в руке, оставалось только провернуть в скважине.

Они покидали дом мадам дю Белле в смешанных чувствах. Здесь был оказан хороший приём, во много раз лучше ожидаемого, но осадок никому не понравился, и если госпожа посол избавлялась от общества Адель, то остальным предстояло терпеть ещё неопределённый срок. Арман признавался сам себе: сейчас и ему очень тяжело быть с ней рядом, и это, похоже, полностью взаимно. Они с Адель не говорили ни разу после того, что произошло в соборе.

Милош отчитался, что Адель ни разу не приходила его проведать, и это было горько и правильно. Сестра знала, что ничего не улучшит и не исправит, и показываться на глаза после содеянного казалось ей худшей идеей — Арман знал это лучше, чем он понимал самого себя. Да и что бы он делал, если б она пришла? У них так сложилось, что каждый сносил свою боль молча, никто не сидел у постели больного — нужно было тянуть на себе дом и как-то добывать деньги. Сомнительная забота новых соратников сбила с толку Армана, но он очень старался делать вид, что ему всё нравится. (Милош сказал, что получилось плохо, Милоша никто не спрашивал!)