Книга чудес

Тем временем Мидас налил себе кофе: как и следовало ожидать, кофейник (из какого бы металла он ни был сделан) превратился в золотой, лишь только Мидас дотронулся до него. Подумав, что для него было бы, пожалуй, чересчур роскошно завтракать на золотой посуде, Мидас принялся размышлять о трудностях хранения такого количества золота. Буфет и кухня вряд ли надежное место для таких драгоценных предметов, как золотые чашки и кофейники.

Задумавшись, он поднес ложку кофе к губам и был несказанно удивлен, увидев, что при первом же его прикосновении жидкость превратилась в расплавленное золото, которое спустя мгновенье затвердело.

– Ах! – воскликнул пораженный Мидас.

– Что случилось, папа? – спросила Хризантема, изумленно взглянув на него глазами полными слез.

– Ничего, моя деточка, ничего! – отвечал Мидас. – Пей молоко, пока оно не остыло.

Он положил себе на тарелку одну из превосходных форелей и нерешительно коснулся пальцем ее хвоста. К его величайшему ужасу, форель немедленно превратилась в золотую рыбку, совсем непохожую на тех, что держат в аквариумах для украшения гостиной. Нет, это была металлическая рыбка, которая, казалось, была необыкновенно искусно сработана лучшим золотых дел мастером в мире.

Ее косточки превратились в золотые проволочки, а плавники и хвост – в тонкие золотые пластинки. На ней остался даже след вилки. Это было поистине великолепное произведение искусства, хотя царь Мидас в ту минуту предпочел бы видеть у себя на тарелке настоящую форель, а не подделку, отлитую из золота.

«Интересно, удастся ли мне позавтракать», – подумал он.

Мидас взял один из дымящихся пирогов, но едва разломил его, как белый пшеничный пирог мгновенно стал желтым, словно был приготовлен из кукурузной муки. Говоря откровенно, если бы это и впрямь оказался кукурузный пирог, Мидас ценил бы его гораздо больше, чем теперь, когда он вне всякого сомнения превратился в золото. Царь в отчаянии взял вареное яйцо, но и оно подверглось участи пирога и форели. Теперь это яйцо напоминало одно из тех, что снесла небезызвестная гусыня из сказки, хотя виновником его появления был глупый царь Мидас.

«Вот незадача! – подумал он, откидываясь на спинку стула и с завистью глядя на Хризантему, которая с аппетитом уплетала завтрак. – Передо мной столько вкусных вещей, а я ничего не могу съесть!»

Тогда Мидас решил действовать быстро: он схватил горячую картофелину и попытался проглотить ее. Но золотое прикосновение вновь опередило его. Рот царя наполнился не рассыпчатым картофелем, а твердым металлом, который так сильно обжег ему язык, что он громко закричал и принялся метаться по комнате от боли и от испуга одновременно.

– Папа, что случилось? – заволновалась Хризантема, которая очень любила отца. – Ты обжегся?

– Ах, дитя мое, – простонал Мидас, – если бы ты знала, что делается с твоим несчастным отцом!

И действительно, мои дорогие маленькие друзья, слыхали ль вы когда-нибудь о таком несчастье? Перед Мидасом был самый дорогой завтрак из всех, что когда-либо подавали царям, но именно поэтому он был совсем несъедобным. Любой рабочий, довольствующийся коркой черствого хлеба и кружкой воды, пребывал в гораздо лучшем положении, нежели Мидас, кушанья которого поистине следовало ценить на вес золота. Что же оставалось делать? Уже сейчас, во время завтрака, Мидас был очень голоден, что же будет за обедом? И как ненасытен будет его аппетит во время ужина, который, несомненно, будет состоять из не менее неудобоваримых кушаний? Надолго ли хватит его при таком роскошном столе?

Эти размышления так опечалили мудрого царя Мидаса, что он, наконец, стал сомневаться, действительно ли богатство является единственно желанной вещью в мире или одной из наиболее желанных. Но мысль эта была мимолетной. Мидас был так очарован блеском золота, что даже сейчас не согласился бы отказаться от дара золотого прикосновения ради какого-то завтрака. В самом деле, попробуйте только вообразить себе его теперешнюю стоимость! Она бы равнялась миллионам миллионов (и еще столько миллионов, что и не сосчитать никогда), заплаченным за форель, яйцо, картофелину, пирог и чашку кофе!

«Это было бы слишком дорого», – подумал Мидас и опять громко и горестно застонал.

Хризантема не могла более выносить этого. С минуту она сидела, с недоумением глядя на отца и стараясь догадаться, что с ним случилось, а затем, руководимая бессознательным побуждением помочь ему, вскочила со стула и, подбежав к Мидасу, нежно обняла его колени. Мидас нагнулся и поцеловал дочь. В эту минуту он понял, что любовь его маленькой дочери в тысячу раз дороже дара золотого прикосновения.

– Моя дорогая девочка! – воскликнул он.

Но Хризантема не отвечала.