Книга для ПРОчтения

— Ухожу к Петровой, доширак в буфете, детской еды не жрать! — сказала она, перед тем как хлопнуть дверью.

* * *

— Нет, без отпуска нельзя, — сказала Таня. — Это я тебя прекрасно понимаю.

— Ну вот представляешь, машину купил, а теперь мне всю жизнь за это расплачиваться, — вздохнула Леля. — Причем ведь гад — ну почти что себе взял, чтобы по магазинам его не таскала в выходные.

— Они всегда так устраиваются, — подтвердила Таня. — Мужики — хитрый народ.

— И как я теперь буду? Так на море хочу…

— Бедная!

— Бедная!

— А Ольгин, между прочим, купил ей машину… И в отпуск, кажется, вот-вот повезет… Саша, да оторви ты голову от компьютера!

Александр Павлович Петров ссутулился, сжался и стал напоминать глаз icq: вроде бы и зелененькое, и активное, но все равно не скажет ничего путного.

— Нет, я, конечно, понимаю, что там тебе интереснее, но все-таки!

— Да прекрати ты строчить эту свою дрянь!

— Ну сколько можно это повторять!

— Я сейчас же ухожу к маме!

— Александр! Павлович! Петров!

— Чемодан в прихожей!

Про мудрость

Третьего дни обнаружила страшную пропажу.

— Катя, где твоя женская мудрость? — спросила мама и пододвинула ко мне чашку с горячим кофе. — Я прямо изумляюсь, в кого ты такая бычара.

— Даже и не знаю, — вздохнула я. — Нет у меня никакой мудрости.

— Наверное, пи-ти-яла! — ужаснулся маленький Ф.

— Разве только вместе с твоей совестью, — вздохнула я еще раз. — Ты, помнится, что-то там про диван говорил…

— Отодвинем? — возликовал Ф.

— Там гора дерьма, — предупредила мама.

— Дерьмо — это очень плохое слово, — обрадовался Ф.

— Я хотела сказать «грязи», — пояснила мне мама.

— А сказала «дерьма», — поправил ее Ф. — Отодвинем пирям!!!

— От вас проще удавиться, — вздохнула я в третий и последний раз и отправилась двигать диван.

Через минуту выяснилось, что моя мама практически пророк. За диваном не было ни моей мудрости, не Фасолькиной совести, а была только одна маленькая кошачья какашка, вот-вот готовая превратиться в каменный уголь. По старому детскому обычаю трогать чего ни попадя Ф. тут же схватил ее двумя пальцами и сунул бабушке под нос.

— Совесть! — рявкнул он.

— Пожалуй, все-таки мудрость, — осклабилась бабушка.

— Уйдите уже куда-нибудь, — взвыла я и указала им на дверь.

Пока они собирались на прогулку, я вышвырнула сплав из совести и мудрости в унитаз, пропылесосила пол и даже протерла его тряпкой для дезинфекции. Но, невзирая на все эти действия, думы шли за мной неотступно и почему-то все время складывались в бабушкинское брюзжащее «И откудова чиво взять?».

А брать мне действительно «неоткудова». Ибо уже от первого правила женской мудрости, гласящего «попустись», внутренности мои сжимаются и становятся печальными, как полуфабрикат глубокой заморозки. Да чего там говорить: я за всю свою жизнь один только раз попустилась, в первом классе. Да и то, кажется, голова у меня болела… Так, когда первоклассник Костя Н. на мою просьбу поделиться конфетой ответил мне, что «ни в жисть сладкого не даст», я не стала драться за добычу.

— Чтобы ты, Костя, провалился, — сказала ему я. — И чтобы в животе твоем завелись конфетные черви. И чтобы они прогрызли все твои внутренности и вылезли наружу через нос. И чтобы тебя долго таскали по больницам, для того чтобы вылечить червей, а потом разрезали и забыли зашить. Не надо нам твоих конфет!

Так сказала я Косте, после чего всхлипнула и поплелась восвояси. Позже, конечно, бабушку вызвали в школу и стали выяснять, откуда ребенок знает такие страшные проклятия, но ничего не выяснили, кроме того, что если «за так» бабушек по учреждениям таскать — печень ссохнется, волосы выпадут и зубы сгниют до черного. Но это уже другая история.

А больше я не отступала, ни-ни. Едва раздается гимн войны, как во мне просыпается Аттила, и пощады не жди. Никакой светскости в духе «Ах, сударь, вы наваляли в мой палисадник, приглашайте врача и секундантов», никаких тебе психологий «Дорогой, ты не хочешь об этом поговорить?» и уж тем более никакого уважения к трупу врага. Убью, попрыгаю на косточках, попинаю от души, после чего отрежу голову, надену ее на кол и поставлю на самое видное место.

Что там дальше? «Ласково убедить»? Да что вы говорите! Недели три-четыре назад довелось мне отведать собственной ласки. Аж вот до сих пор помню, как хаванула.

Поехали мы, значит, с Ф. в магазин. Приехали, народу — толпа, шумно, душно и противно. Я Фасолия в тележку определила на детское сиденье и осторожно вперед покатила. Едем-едем, я у какой-то полки останавливаюсь, беру в руки жестяную консерву, начинаю рассматривать, каких животных они туда напихали, как вдруг раздается глас небес, от которого я не только роняю банку, но даже как-то вся сжимаюсь.

— Да положи уже эту хлень на место! — вопиет глас, причем вопиет так громко и четко, как диктор Центрального телевидения во время чрезвычайной сводки. Шум толпы единосекундно прекращается, и все с интересом начинают смотреть на нас, а кое-где раздаются сдавленные смешки.