Книга для таких, как я

Тогда же, в середине восьмидесятых, мне как-то удалось посмотреть два толстых тома «Поездок за город»: упорядоченные тексты, описывающие место расположения, дорогу к месту, состав участников и ход перформанса; черно-белые фотографии… Все это производило впечатление обыденных отчетов о необыденных, даже невозможных, но все же состоявшихся событиях. Помню, меня тогда чрезвычайно впечатлил сам факт: вот взрослые, занятые люди (на фотографиях участники КД и их зрители казались мне, недавнему школьнику, солидными, обеспеченными по тем временам людьми, отцами и матерями семейств – по большому счету, так оно и было) в выходной день садятся в электричку, едут за город, к месту, обозначенному на самодельной карте-схеме, находят это место (порой с трудом) и там становятся свидетелями чего-то непонятного, необычайного, но наверняка чрезвычайно важного. Вот так примерно я тогда себе все это представлял. И еще мне то и дело приходило в голову: как, должно быть, здорово стать случайным свидетелем какого-нибудь перформанса КД, просто поехать зимой на дачу и по дороге от электрички увидеть в лесу – если не само действие, то хотя бы совершенно неуместное в такой обстановке, а потому невозможное полотнище с надписью. Много позже я узнал, что мечтал стать анонимным зрителем, адресатом акций КД с «остаточным» пустым действием. Этот элемент стратегий КД мне особенно близок и дорог. Дело даже не в том, что в отсутствие подготовленного массового зрителя следует обращаться именно к зрителю анонимному (хотя это допущение кажется мне верным), просто все мы в каком-то смысле анонимные зрители на этой прекрасной земле.

Дабы избежать искушения окончательно погрязнуть в лирических рассуждениях, процитирую Екатерину Бобринскую, которая, как мне кажется, пишет об одном из важнейших аспектов деятельности КД.

В середине 70-х, когда КД начали организовывать свои «поездки за город», московский концептуализм едва ли обладал неким упорядоченным единством. Одной из функций КД в эти годы стало создание особого «ментального поля» или, если использовать выражение Кабакова, «поля сознания», на котором можно было бы прочертить контуры школы и направления. В 70–80-е гг. регулярные поездки на акции и участие в их обсуждениях оказались особыми инструментами, структурирующими художественную жизнь и, если так можно сказать, художественное сознание.

45. Коммунальная квартира

Виктор Тупицын в свое время изобрел термин Homo communalis – человек, прошедший коммунальную школу жизни (напр., живший в коммунальной квартире) или воспитанный в духе коммунальных традиций.

А Илья Кабаков неоднократно обессмертил советскую коммунальную квартиру в своих работах. Был у него среди прочих даже проект «переосмысления» Лейпцигского замка как огромной коммунальной квартиры.

Будучи глубоко знаком с предметом (т. е. с самим коммунальным бытом, как-никак шесть лет прожил в коммуналке), я не сомневаюсь, что явление сие вполне заслуживает увековечивания. Как, скажем, концлагерь или пионерская организация. «Чтобы помнили».

Коммунальное бытие – это не только отсутствие элементарного комфорта, но и навязанная публичность, Homo communalis как бы лишен не только права на приватность, но и зачастую – представления о том, что такое приватность, а следовательно, и потребности в таковой, следовательно, и уважение к чужой приватности у него отсутствует напрочь. Коммунальное сообщество может (даже если не хочет, но как правило, оно активно хочет) быть в курсе: что у вас на завтрак, сколько минут вы проводите в уборной, кто приходит к вам в гости, в котором часу вы ложитесь и когда встаете.

Ничего удивительного, что меня жизнь в коммунальной квартире научила, даже принудила ценить приватность превыше всего. К слову сказать, именно с тех пор меня не привлекают сквоты, художественные группировки, творческие объединения, да и просто тусовка как таковая. Вот такая вот производственная травма.

46. Комикс

Я бы и не писал вовсе о комиксах, когда бы не желание упомянуть единственного, пожалуй, современного русского художника, на протяжении многих лет последовательно осваивающего этот жанр. Речь, конечно, о Георгии Литичевском, который в свое время умудрился сделать комикс полноправной частью художественного языка восьмидесятых.

Не говорю уже о том, что его комиксы из года в год исправно появлялись на страницах «Художественного Журнала» и порой казались мне издевательством над читателем и актом смирения одновременно. Хотя ни тем, ни другим не были, конечно.

47. Контекст

Согласно «Толковому словарю русского языка» В. Ожегова, контекст – это относительно законченная в смысловом отношении часть текста, высказывания.