Книга для таких, как я

«Я должен сказать, что медгерменевты воспринимаются как угодно. Это очень интересная особенность нашей группы. Мне даже приходило в голову составить сборник различных отзывов и печатных высказываний о нашей группе. Впечатление обещает быть очень странным – никакого хоть сколько-нибудь цельного образа не может сложиться вообще, потому что высказываются диаметрально противоположные мнения. Не то что оценки даются противоречивые, а описания никак не совпадают между собой. Для нашей группы эффект такого сборника был бы очень желательным. Поскольку в этой сумятице образов и отражений происходит полное исчезновение того, что же мы собственно такое. Мне кажется, такая неуточненность образа – это правильно. Пускай живет своею жизнью!»

Странное это (и неблагодарное) занятие – писать о группе художников, для которых отсутствие цельного образа действительно является одним из важнейших, фундаментальных признаков.

Ну все же следует сказать, что Инспекция «Медицинская герменевтика» была основана в 1987 году, в состав ее вошли одесситы Сергей Ануфриев и Юрий Лейдерман и москвич Павел Пепперштейн; что в 1991 году Юрий Лейдерман «вышел в отставку» с инспекторской должности и занялся сольной карьерой, а с 1993 года «старших инспекторов» снова стало трое: в состав группы вошел харьковчанин одесского происхождения Владимир Федоров; что группа существует по сей день, а Ануфриев с Пепперштейном еще и роман издали. «Мифогенная любовь каст» называется. Я бы оную «Мифогенную любовь», к слову сказать, непременно включил в десятку самых значительных литературных проектов девяностых, если бы мне вдруг зачем-то понадобилось составлять эту самую «десятку».

Описать вкратце, чем же, собственно, занимается «Медицинская герменевтика» я не способен, а «не вкратце» – это уже форменное издевательство над читателем. Лучше просто приведу цитату из Бориса Гройса:

Художественная практика «Медицинской герменевтики» не может быть описана в рамках обычной классификации по жанрам: она включает в себя изготовление художественных объектов, перформансы, писание текстов и просто ведение дружеской беседы, но, в сущности, не является ни тем, ни другим, ни третьим и не суммой всех этих занятий. <…> Уже название группы указывает, что она занята в основном определением и истолкованием неких симптомов с целью, возможно, лечения болезни, о которой они свидетельствуют.

Следует, наверное, упомянуть о принадлежности «медгерменевтов» к кругу московского концептуализма: они не просто продолжают эту традицию, но живут внутри традиции и ее же описывают. Это важно.

А еще есть такая любопытная точка зрения, что «Медгерменевты» разбудили Осмоловского, Бренера и Кулика своей декларированной апелляцией к архиву «правильных» знаний о современном искусстве, т. е. быстро и эффектно создали убедительный миф о существовании некой «консервативной» традиции, «образ врага», так сказать. И это, наверное, тоже правда.

Кстати, на фоне скандальных художественных практик девяностых сами «медгерменевты» кажутся чуть ли не аутистами. Однажды, отвечая на вопрос журналистов, почему в тексте романа «Мифогенная любовь каст» много матерных слов (а их там действительно немало) – уж не эпатажу ли ради, – Павел Пеперштейн сделал одно очень важное, с моей точки зрения, признание: Использование мата совершенно непровокативно, мат используется нами как народный язык. Цели разрушения табу мы не ставили: мат введен в роман так, как если бы был уже абсолютно легален, как если бы в языке в целом уже произошла глубинная трансформация, которая бы сделала мат абсолютной его частью. «Важным признанием» я эту его реплику считаю вот почему: даже работая с заведомо табуированными областями культуры, такими, как матерная лексика или наркотики, «медгерменевты» действительно максимально далеки от желания кого бы то ни было эпатировать; им откровенно нет никакого дела до реакции социума на их действия. Они просто играют в те игры, которые им интересны, ставят перед собой вполне умозрительную задачу: интересно, а как будет выглядеть русский язык, если табуированная лексика перестанет быть табуированной? – или: какие качественные изменения могут произойти в культуре, когда психоделический опыт станет равноправной ее составляющей? И решают эти задачи ради собственного исследовательского удовольствия. Я же говорю – аутисты. Мне, кстати, эта позиция чрезвычайно близка и мила, хотя как стратегия она, конечно, никуда не годится. Ну и ладно.

И последнее. Когда я писал об Инспекции «Медицинская герменевтика», мой компьютер, всего неделю назад подвергшийся профилактическому осмотру, вдруг вышел из строя и начал проделывать удивительные кунштюки: клавиатура взбесилась, вместо одной буквы (каждой) начала выдавать по четыре, произвольно меняя кириллицу на латиницу; иконки на рабочем столе замигали, как праздничная иллюминация, и начали меняться местами: вместо текстового редактора Word открывается Netscape messenger; вместо «корзины» – «панель управления». То есть галлюцинировала несчастная машина самым натуральным образом. Так вот.