Книга Длинного Солнца

— Скоро, как я и сказал. Есть еще одно соображение — нет, два. Во-первых, этот акт может много значить для меня, тебя или генерала Саба, но только не для самой Гиацинт — она занималась этим сотни раз с сотнями партнеров. Например, с генералиссимусом Узиком.

— Я об этом не знал.

— Да, ты не знал. Но я знал — он сам сказал мне. Когда ее выгнали из дома комиссара, которому ее отдал отец, — даже не знаю, какому из них, — она какое-то время жила с капитаном. В конце концов, они поссорились и расстались.

— Вы не должны рассказывать мне обо всем этом, кальде.

— Нет, должен. Не для книги — ты ее, скорее всего, никогда не закончишь и даже не начнешь, — но как совет для твоей жизни. Кто был этим капитаном? Можешь догадаться?

Рог покачал головой.

— А я думаю, что могу. Он вел себя с ней очень официально, но я видел его глаза — особенно, когда он остановил нашего мерина. Не верю, что он много значит для нее; он был ей защитником и приносил все, что она хотела. Она, однако, очень много значила для него — и, нет сомнений, все еще значит.

— Она взбирается, — прошептал Рог и показал.

Шелк спустился по стене кратера, чтобы встретить ее и помочь.

— Не могу сказать, что я не рад видеть тебя — я всегда переполняюсь счастьем, Гиацинт, когда вижу тебя, ты же знаешь. Но Рог и я собирались присоединиться к вам там, внизу.

— Вы не поверите, но все наши люди здесь, кальде, — крикнула Крапива, вошедшая в кратер из туннеля. — Полчетверти. Зеленщик Кабачок, мясник Сорокопут и даже новый авгур, который был с нами в дирижабле. Здесь даже Моли, и авгур заставил ее надеть его сутану. Пролокьютор приказал всем сидеть и ждать.

Рог протянул одну руку Гиацинт, вторую — Шелку:

— Мама, братья и сестры. Те, кто мне очень дороги, только... — внезапно что-то сжало его горло. — Только это звучит так, как будто я безразличен к отцу.

— Наверняка, — пробормотала Гиацинт. — Я знаю, как это бывает.

— Да, как мне кажется. Он заставлял меня работать в магазине каждый день после палестры — и мы грызлись из-за этого и много чего другого.

— Я понимаю.

— Я — самый старший, — сказал Рог, как будто это все объясняло.

— Если полчетверти здесь, — крикнул Шелк, — что с нашим мантейоном? Я имею в виду конгрегацию, людей, которые приходят жертвовать в каждый сцилладень, и детей из палестры.

— Почти все здесь, — ответила Крапива. — Нет некоторых мужчин, но они сражаются вместе с генералом Мята. Но, о, здесь Королек, Перо, Ворсинка и моя подруга Имбирь. Подождите, дайте мне вспомнить. Ворсянка, ее сестры и братья, и мать. Асфодель и Астра. Лисенок, младший брат Керрии, и она сама. Падуба и Олень. Он ранен. И женщина-кошачьемясо, и старик, который продает летом лед, и еще очень много людей.

Шелк кивнул и улыбнулся Гиацинт:

— Я добился своего — наш мантейон будет жить даже после гибели витка. Или, по меньшей мере, добьюсь — когда мы достигнем нового. Я должен был спасти наш мантейон; и вот весь мантейон здесь, все эти люди, приходившие молиться. Остальное не имеет значения, включая меня.

Гиацинт не могла глядеть на него.

— Когда ты вернулась, я объяснял Рогу, что, в конце концов, только одно имеет значение — любовь. Внешний как-то сказал мне, что, хотя он не Киприда, она все больше и больше становится им. Чем больше она становится истинной богиней любви, тем больше они объединяются — это было еще до того, как мы встретились у Горностая рядом с бассейном с золотыми рыбками. — Он опять улыбнулся. — Там, где Фелкс держит зеркало.

Гиацинт кивнула, и Рог увидел, как ее глаза наполнились слезами.

— Вы действительно видели его, кальде? — спросил он. — Внешнего?

— Да, во сне, стоящего над водой. Вот то единственное, что я оставляю Рогу, и нет никакой причины, почему я не должен сказать это сейчас, или Гиацинт и Крапива не должны этого слышать. Любовь прощает обиды. Точка. Я знаю, что Гиацинт никогда не предаст меня, и ты знаешь, что Крапива никогда не предаст тебя; но даже если она это сделает — сделает тысячу раз, — я все равно буду любить ее.

Гиацинт, почти исступленно, вылезла из кратера:

— Я не могу это слушать. Не хочу и не буду. — Она замерла на краю.

— Тогда пошли, — сказал Шелк и начал спускаться к пролому.

— Я не пойду! — проорала Гиацинт, ее милое лицо стало диким от злобы. — Ты говорил мне об этом месте, я увидела его — и оно ужасно! И еще ты сказал, что все посадочные аппараты сломаны, людей вроде Гагарки нет, и ты только надеешься починить их. И ты отказался от целого города! — Она повернулась и бросилась прочь, исчезнув в снежной круговерти раньше, чем успела сделать первые пять шагов.

Шелк попытался опять забраться наверх, но в спешке поскользнулся и сполз почти до Крапивы, которая последовала за ним, когда он опять начал карабкаться.

Когда он добрался до поверхности и бросился за Гиацинт, Крапива и Рог поспешили за ним. Бомба разорвалась достаточно близко, чтобы земля задрожала у них под ногами, и Шелк остановился:

— Вы должны идти, оба, и идти вместе.

Его глаза сверкнули даже в снежном полумраке: