Книга Длинного Солнца

— Крапива, ты понимаешь? А ты, Рог? Я найду ее; у нас есть достаточно карт, чтобы починить еще один аппарат. Спускайтесь вниз, найдите Его Святейшество и расскажите ему. Если все получится, мы встретимся около аппаратов.

Крапива взяла Рога за руку.

— Заставь его идти, — сказал Шелк. — Силой, если будет нужно. — Он предложил ей свой игломет, но она вытащила собственный, когда-то принадлежавший Сабе. Он кивнул, сунул игломет обратно за пояс и, как призрак, исчез в снегу. Только грубый голос его птицы повторял снова и снова, откуда-то сверху:

— Шелк? Шелк? Шелк?

Несколько ударов сердца Крапива и Рог стояли вместе, глядя вслед ему и спрашивая себя, какое будущее ожидает их; наконец они улыбнулись друг другу, она дала ему игломет Сабы, и, взявшись за руки, они вернулись к кратеру, спустились в пролом, который бомба проделала в стене, и вошли в туннель, где их ждала мать Рога.

Самозащита

Отчетом, который вы только что прочли, я собирался заключить Книгу Шелка, потому что мы никогда не увидели его снова. Я добавляю это продолжение в ответ на критические замечания и вопросы тех, кто прочитал предыдущие части, а именно те, которые исправила Крапива и переписала лучшим, чем у меня, почерком.

Многие из вас требуют, чтобы я описал только то, что случилось со мной и что я видел собственными глазами, сделав героем самого себя. Я отвечаю, что любой из вас может написать такой отчет. И приглашаю вас его написать.

Я вовсе не собирался (как того хотели вы) описывать то, как мы, родившиеся в Вайроне, добрались до Синей; нет, я хотел рассказать историю патеры Шелка, который был кальде в то время, когда мы улетали, и который остался самым великим и самым необыкновенным человеком из всех, кого я знал. Как я уже указывал, я собирался назвать свой отчет Книга Шелка, а вовсе не Приземление Звездного Странника или любым другим рекомендуемым названием (столь же глупым). Но, в конце концов, он стал известен под названием Книга Длинного Солнца, благодаря многочисленным молодым читателям, которые не помнят Виток Длинного Солнца или родились после Дня Приземления. Я не возражаю. Можете называть его как угодно, только читайте.

А критикам я скажу вот что: я и Крапива лично знали патеру Шелка — и по сей день я помню его взгляд, его голос и его походку, и меня даже наказали за слишком хорошее подражание ему, когда я был молодым. Крапива знала его так же хорошо, как и я.

Точно так же хорошо мы знали и майтеру Мрамор, которая называла себя Моли, Молибден, Мэгги и Магнезия; последнее — ее настоящее имя. Она учила нас в палестре на Солнечной улице, пока нам не исполнилось десять лет; потом это делали майтера Мята и майтера Роза. Шелк любил ее и доверял ей; на самом деле я часто думал, что он был для нее ребенком, которого она так страстно хотела, хотя никогда этого не осознавала. В свою очередь она доверяла нам в то время, когда мы работали под ее руководством во дворце кальде, когда летели на дирижабле, во время пролета через бездну и здесь, на Синей. В моем отчете я везде называю ее майтера Мрамор, чтобы избежать недоразумений. Никогда не встречал более практичной и здравомыслящей женщины.

Во время полета в Главный компьютер у нас было много возможностей видеть и слышать Гагарку, хотя он не слишком любил общаться. Синель, с которой мы вместе работали во дворце кальде, тоже часто говорила о нем. Некоторые читатели могут предположить, что Шелк доверил нам содержимое исповеди Гагарки. Нет, хотя и рассказал нам о том, как Гагарка исповедовал его после встречи в «Петухе». Вся четверть знала, что как-то раз Гагарка забил человека ногами до смерти; скорее всего, это и был один из тех грехов, которые ему отпустили. Синель призналась Крапиве, что пару раз он ее как следует избил, и описала оба случая.

Не один читатель обвинил меня в том, что я обелил Гагарку. Скорее уж я нарисовал его слишком черной краской; я не любил его, и даже после стольких лет мне трудно писать о нем честно. Как я попытался объяснить, он был очень большим и исключительно сильным человеком, далеко не красивым, с такой густой бородой, что казался небритым даже тогда, когда только что побрился; хотя он ничего не боялся и любил покутить, мало кто говорил о нем хорошо, за исключением Шелка, Синель и Мурсака.

Я только что сказал, что мне было тяжело честно писать о Гагарке; однако писать честно о Гиацинт оказалось практически невозможно — ее необыкновенная красота была одновременно благословением и проклятием. У нее почти не было образования, зато тщеславия и дикого нрава — в избытке. Когда рядом со мной сидела Крапива, она показывала себя мне, принимала вызывающие позы, наклонялась, чтобы продемонстрировать глубокий вырез, задирала юбку, чтобы поправить чулки, и так далее. В отсутствие Крапивы она ругала меня последними словами, стоило мне только посмотреть на нее. На человеческие отношения она смотрела с точки зрения денег, власти и наслаждения, и понимала Шелка меньше, чем ее понимал Клещ.