Книга Длинного Солнца

Мы отдыхали около часа, в течение которого Крапива и я все больше и больше тревожились, что мы постепенно отдаляемся от других. Однако сбиться с дороги было невозможно — длинный туннель бежал почти прямо, полого уходя вниз, очень приятно. Наконец мы подошли к боковому туннелю, но там обнаружили записку, подписанную Оленем. «Его Святейшество приказал написать, — говорилось в ней, — что надо идти по главному туннелю. Тот, кто найдет эту записку, должен оставить ее здесь, чтобы направлять остальных».

Где-то через пол-лиги мы услышали детский плач и слабый храп и вскоре догнали наших друзей из четверти, мою маму, братьев и сестер; все они крепко спали. Ложнодождевик и ее муж немедленно повалились на пол, и я заставил Крапиву тоже лечь, сказав, чтобы она поспала, если сможет. У нее не было другой подушки, кроме моей куртки, но она уснула так же крепко, как и Ложнодождевик.

Я тоже сел, сбросил ботинки и растер ноги, пытаясь решить, что должен делать. Я пообещал Квезалю, что не засну, и, кроме того, я отчетливо помнил рассказ Шелка о собакоподобных созданиях, которых солдаты называли богами, а заключенные — церберами. Но я был усталый, голодный и ужасно хотел спать; и хотя Квезаль просил меня защищать группу, в которой было больше четырехсот человек, он ничего не сказал о том, кто будет защищать меня, пока я буду спать час или два.

Достаточно долго я обдумывал вопрос, неторопливо, как всегда, когда думал над задачей усталым. Наконец я решил, что буду честно глядеть в оба до тех пор, пока кто-нибудь не проснется и не сменит меня, и вот тогда посплю.

Но потом мне показалось, что я уже сплю, потому что я услышал мягкий вздох крыльев — как будто большая сова пролетела по туннелю достаточно далеко от того места, где я сидел. Я сел прямо и прислушался, но больше ничего не услышал. Тут я вспомнил слова Квезаля о том, как ему трудно заснуть. Подумав о том, что он может глядеть на меня, если не спит, я встал и прошелся среди спящих, выискивая его; но его нигде не было.

Не могу описать ужас, который при этом ощутил. Снова и снова я говорил себе, что, скорее всего, ошибся, что кто-то ссудил ему одеяло или куртку, которая скрыла его черную сутану; и я опять глядел в те же самые лица, в которые всматривался несколько минут назад, пока не убедился, что могу описать любого и сказать, где каждый из них лежит. У нас была дюжина младенцев, очень много детей, достаточно много женщин, но не более сорока мужчин, включая патеру Прилипала и Сорокопута. Я твердо сказал себе, что женщина или даже девочка смогут охранять нас не хуже, чем я. Ей потребуется только разбудить меня, если ей будет угрожать какая-либо опасность.

Наконец мне пришло в голову спросить себя, что бы сделал в моей ситуации Шелк. Он стал бы молиться, решил я, поэтому я опустился на колени, сложил руки, наклонил голову и стал умолять Внешнего сжалиться над моим горестным положением и разбудить одну из тех, кто спал вокруг меня; при этом я специально оговорил, что эта женщина или девочка должна отвечать моим ожиданиям.

Когда я поднял голову, кто-то уже сидел посреди спящих; и когда я увидел ее темные, как у смерти, глаза, я понял насмешку, с которой Внешний ответил на мою молитву.

«Мукор, — негромко сказал я, — пожалуйста, иди сюда и поговори со мной».

Ее лицо взлетело вверх, как призрак, и, казалось, поплыло вдоль туннеля; на ней было черное платье сивиллы.

«Мукор, — спросил я, — где твоя бабушка? Еще недавно она была здесь». С запозданием мне пришло в голову, что майтера Мрамор редко спит и была бы идеальной заменой для меня.

«Ушла, — сказала Мукор. Я не ожидал от нее объяснений — еще во дворце кальде я узнал, как редко она говорит. Но через несколько секунд она добавила: — Она ушла с человеком, которого нет».

Это было обнадеживающе, но мне показалось, что нет смысла спрашивать, кто этот человек, которого нет. Вместо этого я спросил, может ли она узнать, где ее бабушка и не нужна ли ей помощь? Мукор кивнула, и мы молча сидели друг рядом с другом где-то около четверти часа. Я уже почти уснул, когда она сказала:

«Она несет его. Плачет. Ей хочется, чтобы кто-нибудь пришел».

«Твоей бабушке?»

Наверно, я сказал это громче, чем собирался, потому что Крапива села и спросила, что произошло.

Мукор указала на продолжение туннеля и сказала:

«Недалеко».

Но она была далеко. Мы уже потеряли из вида своих друзей, когда, наконец, встретили майтеру Мрамор, кое-как одетую в сутану авгура, такую длинную, что она подметала пол туннеля; в руках она несла Квезаля. Я уже пытался объяснить, что ее лицо не могло выражать никаких эмоций; но сейчас все ее тело выражало самую душераздирающую муку.

«Он ранен, — сказала она нам. — И не дает мне что-нибудь сделать, чтобы остановить кровь».

Ее голос разрывался от горя.

Лицо Квезаля повернулось к нам, медленно, как головка цветка; и оно было ужасно: не распухшее или ввалившееся, но уродливо изменившееся, как будто рука смерти стиснула его подбородок и скулы.

«Я не кровоточу, — сказал он. — Вы видите кровь, дети мои?»

Полагаю, мы покачали головами.