Книга Дока

Сверху донесся тихий, различимый скорее кожей, чем на слух, скрип, и двойной щелчок, и гулкий удар. Второй, третий… Док поднял взгляд. Часы на башне показывали ровное время – то самое, когда он должен бы подходить к крыльцу архитектурного бюро.

Дальше было очень быстро снаружи и очень много внутри. Просто одновременно Док принимал решения, и двигался, и одновременно же в нем сшибались, как встречные волны, испуг и облегчение. Он не понимал, как могло случиться, что его часы ушли так далеко вперед, он был в ужасе от того, что не обратил внимание на тишину на перекрестке, он переживал острое счастье от того, что закрытая дверь объяснялась так просто и нестрашно. Прикинув расстояние, он понял, что успеет, если немного ускорится. Он как раз здесь и шел бы сейчас, только по другой стороне улицы, ему надо только быстро выскочить из кафе и перейти через дорогу, он догонит. За стойкой никого не было. Двойник, похоже, совсем заснул над остывшим кофе, пара в глубине кафе ворковала, недоступная тревогам жестокого внешнего мира. Док вылетел из-за столика, на ходу бросил купюру, в два прыжка оказался у двери.

Ему удалось остановиться почти мгновенно. По крайней мере, он не врезался в дверь, не разбил стекло, за которым по другой стороне улицы уверенной походкой человека, который торопится, но не опаздывает, шел некто в светлом плаще нараспашку, в развевающемся шарфе, с большой кожаной сумкой на ремне.

Вот я иду, подумал Док, глядя на него. Вовремя.

И понял: что-то не так.

* * *

– Профто нет такого фпофоба. Фмирифь, Док.

– А если найду?

Ушастая пожала плечами.

Когда Док пришел на стоянку, она сидела на водительском месте. Док не удивился. Запас удивления на сегодня был исчерпан. Он просто пересадил ее на соседнее сиденье и сел за руль. Молча ждал, пока прогреется двигатель.

– Пристегнись! – и резко взял с места, вывернув руль. Упырица хохотала, катаясь по сиденью по прихоти инерции, пока Док яростно маневрировал, как будто в этом бессмысленном аттракционе мог пережечь отчаяние, усталость, безнадежность. Потом упала вниз и ругалась оттуда неразборчиво и грубо.

– Офторофно, пфих! У меня голова фарфоровая!

Вырулив на улицу, Док хулиганить перестал, поехал, как все.

Ушастая взобралась обратно на сиденье, привалилась к спинке и ехала молча, пока не увидела, что ярость в Доке иссякла, осталось мрачное упорство.

– Опять не полуфилофь?

Док промолчал. Минуты через две только спросил:

– Ты же вампир, да?

– Угу.

– Читаешь мысли?

– Угу.

– И в обратную сторону тоже можешь?

– Фто?

– А давай ты будешь говорить мне прямо в голову? Ты же умеешь?

Упырица моргнула. И заорала – прямо в голову, как предложено.

– Док, ты гений! И чего я раньше не додумалась?

– Кричать-то зачем? – сморщился Док. – Отлично слышно, очень разборчиво.

– Ну, я думаю-то нормально, клыки не мешают. Хотя могла бы и сама додуматься. С такой башкой огромной…

– Фарфоровой.

– Ага.

– А что ты не сделаешь что-нибудь… ну, с головой. Чтобы нормальная была.

– А чем тебе моя голова не нравится?

– Мне нравится. Просто интересно. Рыжая вот даже мальчиком родиться согласилась, лишь бы голову поправить. А ты не хочешь.

– А! Ну, это просто. Это всё по Фрейду.

– Это как?

Ушастая с энтузиазмом принялась болтать, лишь бы Док не погрузился обратно в пучины мрачности.

– Моя мамулечка была та еще упырица! Сколько крови она моей выпила! А всем жаловалась, что это я ее кровь пью и в гроб ее загоняю. А сама спала в гробу. Натурально. И попробуй ее оттуда вытащи, когда на закате жрать хочется, хоть сгори. А туда же: я ее в гроб загоняю. И еще вечно ворчит: какая у тебя голова большая, да какая у тебя голова большая… Вроде бы и ласково так, с заботой – а чувствуется какая-то злость, какая-то насмешка. Вот, мол, уродина ты эдакая, мать позоришь. Я, говорит, совсем другая в детстве была. Ты, говорит, на меня не похожа. Вся в отца. И в кого ты только такая уродилась, и всё такое. Причем подряд. Уж определилась бы – вся в отца или в кого уродилась.

– Я читал, у вампиров не бывает детей.

– Так чтоб родить – не бывает, ага. Кусаные только. Всё равно же получается – по крови. Ты не думай. Она меня любила. Ну, как умела. И я ее люблю. Понимаешь, Док, мне всё семейство прососало мозги на тему, как я живу не так и какая я сама не такая. Сколько надежд они на меня возлагали! Особенно мамулечка. А я все их надежды растоптала и развеяла. Склепа приличного нет, богатства не нажила, мужика не завела, птенцов не наплодила – кому я нужна такая башкастая? Умных не любят. Ну, вот я думаю: это же справедливо, если хоть в одном моя мамулечка окажется права? Сказала – большая голова, значит, большая.

– И не одиноко тебе?

– В смысле?

– Ну, говоришь, что с такой башкой никому не нужна.

– Одиноко.

– Ну, а если голову поправить… Ты симпатичная. Даже очень.

– Я знаю. Но! Мама должна быть права. Иначе мир рухнет.

– Так и страдаешь?

– А что делать-то?

– Ну, например, пойти к психотерапевту.

Ушастая смеялась до слез – хохотала в голове Дока, снаружи прыгала по сиденью и всхлипывала от восторга.