Книга дракона

Я боюсь! — Мысль эта вонзилась в душу раскаленным железным прутом. — Я боюсь. Жизнь прожил, и величайшей опасностью в ней был провал на экзамене…

Он бесцельно побрел вдоль берега, глубоко увязая в песке. Хоть он и был обут в сапоги с голенищами по колено, кое-какие песчинки все же попадали внутрь, вызывая зуд в ногах. Как хотелось бы Уэллену, чтобы все предстоящие страдания и лишения оказались столь же ничтожны! Что скажут дома, если предводитель экспедиции сломается первым? Как это будет выглядеть, если Прентиссу Асаальку придется сменить его?

Думая о северянине, избранном другими организаторами нежеланным его, Бедлама, заместителем, Уэллен вспоминал собственные физические недостатки. Одно то, что им овладел страх, само по себе было достаточно плохо, а ему вдобавок приходилось состязаться с человеком, выглядевшим словно какой-нибудь герой-полубог из старинных преданий. Он, Уэллен, едва достигал средней отметки между пятью и шестью футами, тогда как Асаальк был почти на целый фут выше. Конечно, малый рост не исключает атлетического сложения, однако по сравнению с геркулесовскими размерами Прентисса Асаалька широкий в кости ученый казался плоским, как доска.

То же самое и с лицом. Черты лица Уэллена можно было — в лучшем случае — назвать непримечательными. Слегка округлые щеки, простой нос, непритязательной формы рот… Выделялись разве что глаза — каким-то непостижимым образом неизменно приковывавшие внимание собеседников. Однако проницательный, ясный взор мало чем помогал ему в сравнении с аристократическими чертами его заместителя. Кроме повадки лидера, Асаальк обладал надменной красотой, присущей, похоже, всем сказочным героям.

Но, невзирая на длинный перечень собственных недостатков, коротышка-ученый снова и снова убеждался, что глава экспедиции — именно он. Люди отчего-то прислушивались к его словам и гораздо охотнее повиновались ему, что ввергало самого Уэллена в смущение, а честолюбивого Асаалька, конечно же, раздражало. И это обстоятельство было одним поводом для страха. Доведи он своих людей до беды — и тогда, если они, конечно, выживут, Прентисс Асаальк окончательно и бесповоротно займет его место… Что же тогда будет?

День только начинался. Ветер безуспешно пытался взъерошить его темные волосы, коротко остриженные, чтобы избавиться от лишних хлопот — их и без того хватало… Он пригладил слегка растрепанные вихры, стараясь не думать, что они прочерчены сединой, и остановился, устремив взор к отдаленному лесу. На первый взгляд места казались тихими и безопасными, но может ли что-либо в этой чужой земле быть таковым? Какая-то часть его разума попыталась было возразить, что тревожится он понапрасну, но другая часть понимала, что подобные тревоги — единственное, что удерживает его от излишней сонной мечтательности, к которой он был так опасно склонен в юности. Еще не достигнув и тридцати лет, он уже с некоторым удовольствием думал, что беззаботные дни его кончатся переломанными руками-ногами после того, как он однажды, увлекшись грезами наяву, забудет проверить, прочно ли стоит стремянка в библиотеке.

— Ну… и что ты здесь делаешь?

Он едва не подскочил на месте — так удивительно было слышать высказанный вслух вопрос, который он только что задавал себе. Затем, сообразив, что говорил кто-то другой, Уэллен понял: смысл вопроса был иным, куда более земным и прозаическим. Испустив вздох облегчения, он обернулся и увидел капитана Яльзо.

Моряк был очень стар — никто не мог сказать, насколько стар. «Стар, как само море», — говорил кто-то из матросов. Ну, для подобного возраста капитан Яльзо держался еще хоть куда. Хотя волосы его и были поразительно — сплошь! — белыми, а окладистая борода полностью закрывала грудь, в капитане не было ни капли старческой дряхлости. Одна его осанка подтверждала это, не говоря уж о способности управляться с командой в жесточайшие штормы, когда он заставлял матросов работать изо всех сил и тем спасал «Крыло Цапли» и всех его пассажиров. За их долгое совместное путешествие это случалось неоднократно. Как и большинство людей, Яльзо был несколькими дюймами выше Уэллена. Ученый, снова — в который раз — удивился, что люди, подобные этому насквозь просоленному морем капитану, считаются с его мнением.

— Что-то ты дрейфуешь, — сказал Яльзо тем тоном, в каком они говорили лишь между собой.

Если на корабле хоть кого-то можно было назвать другом Уэллена, то этим человеком был Яльзо. До появления ученого капитану предстояла лишь долгая утомительная жизнь в отставке. Уэллен же подарил ему еще одно — и, правду сказать, величайшее — приключение. Никто до них не заплывал так далеко на запад. По крайней мере никто, сумевший бы после вернуться назад и поведать о своих странствиях. Однако ученый был целеустремлен и настойчив — и этого старому моряку было достаточно. Ни разу не терял он веры в Уэллена.

— Извини, — пробормотал Бедлам. — Я все думаю и думаю: что же мы обнаружим здесь…

Он махнул рукой в глубь материка.