Книга двух путей

Дверь распахивается. На пороге появляется Феликс. Бледный, испуганный, с круглыми глазами.

– Она что, уже?..

– Еще нет. Но сейчас самое подходящее время сказать ей все, что тебе нужно было сказать.

Феликс тяжело опускается на край кровати. Наклоняется и что-то шепчет на ухо Вин. Что-то такое, чего я не слышу. У нее из груди вырывается тонкая струя воздуха, слегка взъерошившая волосы Феликса. Ну вот и все. Вин больше нет.

Феликс приникает к телу жены – оригами скорби.

Я тихо выхожу из комнаты, чтобы на прощание оставить их вдвоем. Достаю из кармана телефон и добавляю имя Вин в свой скорбный список призраков.

Эбигейл, посмотрев на мой шрам на голове, говорит, чтобы я шла домой. Она обещает связаться с похоронным бюро и выполнить все формальности, если я, конечно, не возражаю. Затем она вызывает мне такси, и, хотя ехать всего пятнадцать минут, по дороге я засыпаю.

Я посылаю Уайетту сообщение о смерти Вин и еще одно – Брайану, но ответа от них не получаю.

Когда я вхожу в дом, моим глазам предстает удивительное зрелище, которого я меньше всего ожидала. Брайан, Мерит и Уайетт сидят за кухонным столом и едят пиццу. Уайетт с Брайаном пьют пиво, и Уайетт рассказывает историю о том, как в свою бытность аспирантом имел привычку лизать окаменелости, чтобы определить, что это: кость или камень, после чего заходился в приступе кашля, вдыхая пыль веков.

– Не исключено, что во мне до сих пор сидит частица мумии фараона… – Когда я появляюсь на пороге, Уайетт тотчас же замолкает и вскакивает, молниеносно отреагировав на выражение моего лица. Он делает два шага вперед – еще один шаг, и я упаду в его объятия, – но резко останавливается и сует руки в карманы, вспомнив, где находится. – Твоя клиентка, она что…

– Умерла. – Впервые за все время это слово не констатация факта, а нечто столь же хрупкое, как яйцо, которое нужно пронести по ухабам.

– Олив, мне так жаль…

Услышав ласкательное имя, сорвавшееся с губ Уайетта, Брайан выразительно прищуривается. Он встает с места, чтобы достать из шкафа тарелку, и на обратном пути стискивает мое плечо:

– Садись. Я отрежу тебе кусочек.

Даже Мерит исполнена сочувствия. Она приносит мне бумажную салфетку и обнимает меня. Похоже, Мерит является тем самым клеем, что соединяет причудливо сформированную компанию людей за кухонным столом.

Я убираю свою скорбь в дальний угол – безобразный свитер, который я, достав оттуда, примерю позже, чтобы затем снова убрать подальше, – и выдавливаю улыбку:

– Надеюсь, у вас пицца с колбасой?

– Господи, мама! – не выдерживает Мерит. – Ты разве не знаешь, что свиней можно научить играть в видеоигры и они умнее, чем шимпанзе?

После ее слов, по идее, все должно снова прийти в норму. Если можно считать нормальным сидеть за одним столом с Уайеттом и Брайаном. Сидеть с наполовину обритой головой и как ни в чем не бывало есть пиццу. Ну и самое главное: быть здесь, на этой земле, которую навсегда покинула Вин.

Надеюсь, Эбигейл позаботится о Феликсе. Надеюсь, он сумеет пережить эту ночь – один, в пустом доме, – что для родных усопшего, как правило, самое тяжелое испытание.

И если мои клиенты боятся смерти, то их родных страшит одиночество. Мир без близкого человека становится тусклым и бесплодным.

Я смотрю на Брайана, который рассказывает об эксперименте, проводившемся в их лаборатории. Если бы мы устроили соревнование за меня в качестве главного приза, он бы наверняка выиграл. Он досконально знает все мелкие детали, из которых состоит моя жизнь. Например, где я прячу имбирное печенье, чтобы никто его не съел. В каких ящиках комода лежат мои носки, лифчики, свитера. Что нужно убирать кинзу из моей еды, поскольку на вкус она для меня как мыло. В каком месте растереть мне больную спину. И как расстегнуть застежку колье, с которой я вечно борюсь.

Но зато Уайетт знает, кем бы я могла стать. Ученым. Автором. Археологом.

Коллегой, которая дает новые идеи и мнению которой можно доверять.

Женщиной, которая так млеет в его объятиях, что ей приходится прикусывать ему плечо, чтобы не улететь к облакам.

Матерью его ребенка.

Человеком, которого он видит утром первым, а ночью – последним.

Вернувшись наконец к разговору за столом, я слышу, как Мерит рассказывает о предстоящем теннисном матче:

– Я, конечно, не самый классный игрок, но…

– Ты только пока еще не классный игрок, – поправляет ее Уайетт.

– Среди нас есть дети, которые играют чуть ли не с трех лет, – выкатывает на него глаза Мерит.

Брайан салютует дочери бутылкой пива:

– То, что ты достигла таких значительных успехов за столь короткое время, не может не впечатлять! – (Возможно, Мерит всегда не хватало именно этого: дополнительного родителя, способного помочь ей подняться, когда мир сбивает ее с ног.) – Может, я не вполне объективен, но знаешь, у нее не только скорость подачи сто миль в час…

– Скорость моей подачи вовсе не сто миль в час…

– …но и умение правильно выбрать стратегию.

Мерит поворачивается ко мне:

– Он не пропустил ни одной встречи. И даже изменил расписание летней сессии, чтобы прийти на последний матч.

Брайан ласково улыбается дочери: