Книга джунглей. Вторая книга джунглей

— Это что, ещё один способ воевать? — переводя дух, спросил Билли.

— Ты этого не можешь знать, зато я знаю. Это значит: ни рыба ни мясо, и это как раз про меня. Я могу заранее — в своей голове — видеть, что будет, если разорвётся снаряд. Я могу, а вы, волы, не можете.

— Я тоже могу, — сказал конь. — По крайней мере, немножко. Я стараюсь не думать об этом.

— А я могу видеть больше, чем ты, и я таки об этом думаю. Ещё я знаю, что у меня есть много того, о чём надо помнить и заботиться, а лечить меня никто не умеет. Всё, что они могут, — это не платить погонщику, пока я болен, а своему погонщику я не верю.

— Ага, — сказал конь, — тогда понятно. Я доверяю Дику.

— Ты можешь посадить мне на спину целый полк Диков, но лучше от этого мне не станет. Я знаю слишком много, чтобы не чувствовать себя скверно, и слишком мало, чтобы преодолеть это.

— Мы не понимаем, — сказали волы.

— Конечно, не понимаете, я с вами и не говорю. Вы же не знаете, что такое кровь.

— Почему, — сказали волы, — знаем. Это красная жидкость, которая впитывается в землю и пахнет.

Конь всхрапнул и отпрянул.

— Не говори о ней, — фыркнул он. — Стоит мне подумать о ней, и я даже сейчас её чую. От этого запаха мне хочется удрать, если только на моей спине не сидит Дик Канлиф.

— Но ведь её же здесь нет, — удивились волы и верблюд. — Отчего ты так глуп?

— Это мерзкая жидкость, — вмешался Билли. — Удирать бы я, конечно, не стал, но и говорить о ней не желаю.

— Ну вот, ну вот, видите? — Для пущей убедительности слон помахивал хвостом.

— Конечно, видим. Мы всегда всё видим, — хором сообщили волы.

Слон затопал ногами так, что цепь зазвенела.

— Иди прочь, собачонка, — говорил он. — Кончай обнюхивать мои лодыжки, а то я наступлю на тебя. Милая, славная собачонка, да ну же! Пошла прочь, скверная шавка! Ой, да заберёт ли её кто–нибудь? Она же меня укусит!

— Сдаётся, — сказал Билли коню, — что наш дорогой Два Хвоста боится куда как многого. Если бы меня кормили каждый раз, как я лягну пса, я был бы как раз со слона ростом.

Я посвистел, и Викси, весь перемазанный, подбежал, лизнул меня в нос и стал рассказывать, как он меня искал по всему лагерю. При нем я никогда не обнаруживал своё знание звериного языка, а то бы он совсем распустился. Я сунул его за пазуху, а слон продолжал ворчать, топать и шаркать.

— Поразительно, — говорил он, — просто поразительно! Это у нас семейное. Но куда делся этот мерзкий зверёк? — И он начал шарить вокруг себя хоботом.

— У каждого свой страх, — продолжал он, дунув носом. — Вот вы, джентльмены, видимо, были встревожены, когда я трубил.

— Не то чтобы встревожены, — отозвался конь, — но было так, как если бы у меня на месте седла были натыканы колючки. Не делай этого больше.

— Я боюсь собак, а вот верблюд пугается дурных снов по ночам.

— Хорошо, что мы не должны воевать одинаково, — заметил конь.

— А вот что я хотел бы знать, — подал голос долго молчавший молодой мул. — Что бы я хотел знать, так это — почему мы вообще должны воевать.

— Да потому, что нам велено, — презрительно фыркнув, ответил конь.

— Приказ! — щёлкнул зубами мул Билли.

— Хукм хэ (таков приказ), — булькнул верблюд.

И слон и волы повторили:

— Хукм хэ!

— Да, но кто отдаёт приказы? — спросил молодой мул.

— Человек, который идёт впереди, или сидит на твоей спине, или держит верёвку, продетую через твои ноздри, или крутит твой хвост, — один за другим ответили ему Билли, кавалерийский конь, верблюд и волы.

— Но им кто приказывает?

— Ты хочешь слишком много знать, юноша, — сказал Билли, — а это верный путь к взбучке. Твоё дело — слушаться человека и не задавать лишних вопросов.

— Он прав, — вполголоса молвил слон. — Я не всегда могу слушаться, потому что я — Ни—Рыба—Ни—Мясо, но Билли прав. Повинуйся, иначе застопоришь батарею, не говоря уже о побоях.

Артиллерийские волы встали.

— Утро, — сказали они хором. — Нам пора. Мы, конечно, не можем видеть внутри себя, и мы не очень умны, но сегодня ночью мы ничего не боялись. Спокойной ночи, храбрецы!

Никто не ответил, только конь спросил, чтобы сменить тему беседы:

— Где же та собачонка? Где есть собака, там близко и человек.

— Здесь я, здесь, — тявкнул Викси, — под пушкой вместе с хозяином. Эй ты, верблюдище бестолковый, это ты, ты нашу палатку разворотил. Мой хозяин страшно сердит!

— Ф–фу–ух! — волы оглянулись по сторонам. — Так он, стало быть, белый!

— Конечно белый, — протявкал Викси. — Или ты думаешь, что за мной смотрит черномазый погонщик?

— Ххаох! Оухх! Угх! — засопели волы. — Пошли отсюда скорей.

Они дёрнулись, но умудрились зацепиться.

ярмом за дышло телеги с амуницией и застряли.

— Ну вот, и ваш черёд настал, — спокойно прокомментировал Билли. — Не ёрзайте. Теперь вам тут торчать до утра. Да что стряслось–то?

Волы испустили длинное пофыркивающее сипение, характерное для индийского скота, а потом начали толкаться, бодаться, рваться, топать, скользить и в конце концов, бешено ворча, свалились в грязь.

— Вы сейчас шеи поломаете, — сказал конь. — Чем плохи белые? Я с ними всё время живу.