Однажды вечером Бхагат пересёк самый высокий перевал из тех, какие только встречал, — он взбирался туда целых два дня, — и перед ним по всему окоёму протянулись чередой снежные вершины; горы высотой от пятнадцати до двадцати тысяч футов, казалось, были так близко, что до них можно докинуть камень, хотя они находились на расстоянии пятидесяти или шестидесяти миль. Седловина была увенчана густым тёмным лесом — гималайский кедр, сосна, черешня, дикая маслина, дикая груша, но в основном — кедр,— и под сенью ветвей стоял покинутый храм богини Кали[64]
, она же Дурга, она же Шитала, которую иногда молят об исцелении от оспы.Пуран Дас чисто вымел каменный пол, улыбнулся осклабившейся статуе, сделал из глины небольшой очаг в задней части святилища, кинул антилопью шкуру на свежие сосновые ветки, удобнее уместил посох байраги — тяжёлый, с медным набалдашником — под мышкой и сел отдохнуть.
Прямо под ним гора отвесно уходила вниз, на полторы тысячи футов, туда, где к крутому склону прилепилась деревушка: каменные домики с плоскими глиняными крышами. Вокруг, как лоскутные фартуки на коленях горы, лежали уступами крошечные поля; между гладкими каменными кругами токов для молотьбы паслись коровы, казавшиеся сверху не больше жуков. Расстояние искажало размеры, и, глядя на горный скат по ту сторону долины, вы не сразу сознавали, что низкий кустарник — на самом деле сосновый лес в сотню футов высотой. Пуран Бхагат увидел орла, стремительно летевшего через огромную котловину, но он не покрыл и половину пути, как превратился в едва заметную точку. Над долиной там и сям протянулись длинные и узкие полоски облаков; они цеплялись за уклон горы или поднимались вверх и таяли у перевала.
— Здесь я найду покой, — сказал Пуран Бхагат.
Для жителей гор не представляет труда подняться или спуститься на несколько сот футов, поэтому не успели в деревне увидеть дымок над покинутым храмом, как деревенский жрец взобрался по ступенчатому откосу, чтобы приветствовать незнакомца.
Встретив взгляд Пуран Бхагата — взгляд человека, привыкшего повелевать тысячами,— он поклонился до земли, без единого слова взял чашу для подаяния и, вернувшись в деревню, сказал:
— Наконец у нас появился святой. Ещё никогда в жизни я не видел такого человека. Он с равнин, хотя кожа у него светлая; это брахман, первый среди брахманов.
Тогда женщины деревни спросили:
— Ты думаешь, он останется у нас? — и каждая постаралась состряпать для Бхагата блюдо повкуснее. Жители гор неприхотливы в еде, но благочестивая женщина может приготовить неплохие кушанья из гречишной, овсяной или ячменной муки, из маиса и риса, красного перца, рыбы, выловленной в горном ручье, мёда из стоячих колод, торчащих в расселинах каменных стен, урюка и жёлтого имбиря, и когда жрец понёс чашу Бхагату, она была полна до краёв.
— Собирается ли он остаться здесь? — спросил жрец. — Нужен ли ему
Пуран Бхагат поел и поблагодарил дарителя. Он подумывает остаться здесь.
— Этого ответа достаточно,— сказал жрец. — Пусть саньяси ставит чашу снаружи, в углубление между двумя искривлёнными корнями, и он каждый день будет находить там пищу; деревня почитает за честь, что такой человек,— тут жрец робко взглянул в лицо Бхагату, — решил поселиться в их краях.
Этог день был последним днём странствий Пуран Бхагата. Он пришёл туда, куда ему было предначертано прийти, в царство безмолвия и простора. Время остановилось, и, сидя у входа в святилище, он не мог сказать, жив он или мёртв, что он такое — человек, повелитель себя самого, или часть гор, облаков, косых дождей и солнечного света. Он тихо повторял про себя божье имя тысячи тысяч раз, пока, с каждым следующим разом, ему не начинало казаться, что он постепенно покидает своё тело и воспаряет вверх, к вратам некоего чудесного откровения, но в тот самый миг, как врата приоткрывались, он с горестью ощущал, что плоть сильна, и он вновь заперт в бренной оболочке Пуран Бхагата.
Каждое утро полная чаша для подаяния бесшумно ставилась у храма в развилке между корнями. Иногда её приносил жрец, иногда по тропинке с трудом поднимался купец из Ладака, поселившийся в деревне и хотевший заслужить доброе имя, но чаще всего с едой приходила женщина, приготовившая её накануне, и шептала еле слышно:
— Замолви за меня словечко перед богами, Бхагат. Заступись за такую, жену такого-то.