Книга Евы

«Ну и что бы ты делала с ней, помыв и полечив ее? – разумно уговаривала она себя. – Даже если научить ее говорить, что потом? Что может быть у нас общего? Как поделиться чем-нибудь с тем, у кого нет ни вчера ни завтра? Если имеешь лишь СЕЙЧАС, говорить не о чем, нечего рассказывать. Она, как зверь, который уходит из стаи только потому что знает о приближении смерти. Но она этого не сознает, – подумала женщина, когда слезы иссякли. – Она ничего не знает о смерти, она лишь следует за инстинктом. У нее такие же глаза, как и у матери. Взгляда, которым обладают они, у меня нет».

Инстинкт?

Нет, понимание. Знание.

Глаза матери имели знание, которого не было у нее, это она увидела в своем зеркальном отражении в источнике.

«Чем владеют они, что я потеряла?»

Она достала еду, отрезала большой кусок мяса; вода в кожаном мешочке оказалась теплой – она забыла поменять воду у источника. Но не важно, на дереве есть плоды. На вкус сладкие и немного терпкие, но достаточно сочные.

«Мне уже надоела эта еда», – подумала женщина и начала мечтать о доме, горячем супе и хлебе. Вспомнила огонь в очаге, большие горшки с овощами, мясом, рыбой, медом и ягодами, стол, сделанный мужем для нее, скамьи, покрытые ее ткаными шерстяными дорожками, тепло, защиту и уют в доме, вспомнила и разговоры о прошедшем дне, планы на следующий, обычные вечерние истории и сказки.

Большинство из них – сказки о потерянном рае, родине; они росли, как яблони в саду, ветвились, цвели, становились все богаче и удивительнее.

«Небылицы все это», – подумала женщина.

Небылицы свободно распространяются там, где нет знаний.

С годами небылицы обретали содержание. «А здесь, в стране детства, вообще нет никакого содержания, и в этом единственная правда», – подумала она.

Но тут вкрадчиво возник Белый Свет, и она стала менее уверенной.

«Однако правда и в том, что здесь жизнь содержит нечто такое, чего я не понимаю», – сказала она себе, но обращаясь к Свету. Ей так хотелось быть честной и справедливой.

И в этом тоже было нечто существенное.

Там, дома, мало что можно было сделать сказками. Сказки создаются из слов.

«Я думаю словами, пытаюсь понимать словами. Может, поэтому и не понимаю? Может, это слова делят все на куски, дробят и создают различия?

Может, я вижу только различия? Может они здесь сами знают свою взаимосвязь? А есть ли она у них, есть ли цельность? Там, где я вижу лишь куски?»

Утро прошло, и Белый Свет залил окружающий мир. Женщина немного посопротивлялась, попыталась контролировать границу между собой и Светом.

– Почему? Сдайся, позволь заполнить тебя!

Она не знала, откуда пришло это известие, но повиновалась, откинулась, расслабилась. Остался лишь страх забытья; пугливые мысли, как мыши, забегали в хаосе. Потом расползлись одна за другой.

Глава седьмая

Вот, держась своей маленькой ручкой за мамину, она идет по земле своего детства. Раннее утро, солнце играет длинными тенями между стволами деревьев, слышно вибрирующее пение птиц прямо над головами.

– Слышишь кукушку, девочка?

Ку-ку. Она кивает: да, она слышит.

– Эту серую птицу трудно заметить, – говорит мать и еще тише крадется в сторону кукования: там, там она.

Как странно – все птицы яркие, а она такая серая. В этом есть что-то величественное.

– Свои яйца она откладывает в чуткие гнезда, – говорит мать и смеется.

«Смех матери не похож; на смех других в стае. Это что-то да значит, – думает девочка – Что таится в этом? Упрек, выражение неодобрения?» Сейчас ее смех подсказывает, что мать недовольна ею.

«Мама не любит кукушек, она сердится на них из-за яиц», – думает девочка.

– Яйца, – говорит она. – Ты сердишься. Тут рука матери закрывает рот девочки, конечно же, она не должна говорить. Надо слушать, пытаться понять. Девочка осознает это и очень хочет угодить матери. Она еще помнит страх в ее глазах, когда она стала произносить слова среди общего возбужденного гвалта стаи, выражавшего всего лишь обмен элементарными чувствами.

Этого мать боялась больше всего. Каждый раз в подобных случаях их утренние уединенные прогулки заканчивались, а мать и она целые дни проводили среди остальных. И слова у девочки пропадали. Потом, когда мать была уверена, что девочка забыла их, они опять уходили по утрам, всегда очень рано и подальше от всех.

Мать рассказывала о растениях и животных, о пути солнца по небу, об облаках и дожде, о больших деревьях и о змеях среди зарослей.

Однажды они ушли ночью, нашли прогалину вдали от становища, легли на землю и смотрели на небо. Мать рассказывала о звездах, о темной царской дочери, расчесывавшей свои волосы так, что искры летали по звездному небу.

– Она прихорашивается ради света, – сказала мать. – Но это ей не помогает, потому что, приходя, свет все равно прогоняет и ее.

– Почему, мама, почему?

– Они не могут жить вместе. Они, конечно, хотят, но не могут, – ответила мать. – Ночь рождает слова, холодная, ясная ночь рождает мысли в твоей головке. Понимаешь, девочка?

Девочка кивает, да, ей кажется, что она понимает. И мать, и она, и мысли, и слова принадлежат ночи и очень раннему утру с его длинными тенями.