Книга греха

Седовласый кивает мне головой и пропускает в кабинет. Заходит следом.

Обстановка куда лучше, чем в шестнадцатом кабинете. На чёрном столе — ноутбук. Под потолком — белый кондиционер. На застеклённых полках шкафов — вымпелы, флажки, глобус, оружие и груды папок.

Макарова я узнал сразу. Те же аккуратно подстриженные усики и уверенная стать. Волосы чёрные, как смоль, но на висках пробивается едва заметная седина. Впрочем, она придаёт ему благородства.

Макаров смотрит на меня, потом на седовласого:

— Спасибо, вы свободны. — Вновь обращается ко мне. — Какими судьбами к нам, Даниил?

Он жёстко произносит моё имя. И эта жёсткость пугает даже больше, чем то, что он его знает.

— П-п-простите? — вновь заикаюсь я.

— Какими судьбами, Даниил? Что ж тут непонятного? — он встаёт из-за стола.

— Вы меня помните… знаете?

— А как же вас не знать? Рассказывайте.

— Что рассказывать? — я окончательно сбит с толку.

— Если вы пришли ко мне, то наверняка не просто на чашечку чая. Скорее всего, вы что-то хотите мне сообщить. Весьма важное, надо полагать, если судить по крайней степени возбуждения вашего привитого вирусом организма.

От словосочетания «привитого вирусом» мне становится совсем дурно. Я как-то нелепо, по-девичьи охаю и проваливаюсь в бездонный мрак.

Глава двадцатая

I

Открываю глаза и вижу Макарова с пустым гранёным стаканом. Наверное, он привёл меня в чувство, сбрызнув водой.

— Не знал, что вы такой хиленький, Даниил. Для человека, который так проживает жизнь, вы чересчур восприимчивы.

— Как так? — А вы не знаете? — он делает удивлённую мину. — Как паразит, Даниил! Как печёночный сосальщик, как аскарида, как бычий цепень, которого хочется размазать по полу, но не так легко достать из нутра.

— Почему вы оскорбляете меня?

— Ты спрашиваешь, гнида, почему? — он наотмашь бьёт меня по щекам. — Ты ещё спроси, кто виноват и что делать!

Я в полиции. Пришёл сюда, чтобы признаться в преступлениях. Меня бьёт следователь по особо важным делам, которому я ещё ничего не рассказал. От происходящего голова превращается в инфернальную карусель, и меня выташнивает. Макаров морщится и отходит вглубь кабинета:

— Вы ничего не сказали, я ничего не сделал, а такая реакция.

Он звонит по телефону. Появляются два полицейских. Макаров кивком указывает им на меня:

— В изолятор!

Меня бросают в помещение с серыми, облупившимися стенами. По периметру тянется узкая деревянная скамья. Одной стены нет — вместо неё сплошная решётка. Кроме меня в изоляторе стонущий мужик в спортивном костюме и кавказец со странным взглядом.

— Здарова, брат! — кивает он мне.

— Здравствуйте.

— Сыгарэту дай, брат!

— Угощайтесь! — я протягиваю ему пачку.

Он берёт с десяток. Закуривает.

— Ты покуры, брат, лучшэ станэт, — даёт мне дешёвую газовую зажигалку.

— Спасибо.

Возвращая зажигалку, я понимаю причину странности взгляда кавказца: один глаз у него вставной.

— Табачкууууууу! — стонет из угла изолятора парень в спортивном костюме.

— На, брат! — кавказец протягивает ему свою сигарету и тут же подкуривает новую.

Помещение наполняется табачным дымом. Я скидываю облёванную рубашку и швыряю в угол. Остаюсь в белой майке.

Когда я шёл на чистосердечное признание, то думал, что буду делать его в присутствии адвоката. Но всё совсем не так, как я себе представлял. Особенно поведение Макарова. Или он просто запугивает, как в прошлый раз?

«Спортивный костюм» встаёт с пола, жуя окурок. Кавказец усмехается. «Костюм» вплотную подходит ко мне, обдавая вонью застарелого пота.

— Ты за что, паренёк? — обращается он ко мне.

— Сам не пойму. Думаю, скоро отпустят.

— Отпустят, — он смеётся, — только не сразу. Привыкай к пидорам ментовским!

Сказав это, «костюм» падает на пол и начинает истошно орать. Так продолжается минут пять. Я ошалело наблюдаю за происходящим. Видя, что никто из сотрудников полиции не обращает на его вопли ровным счётом никакого внимания, «спортивный костюм» принимается орать ещё громче. Кавказец колотит в решётку с криком «Начальнык». Наконец, к нам подходит полицейский.

— Заткнись, сука! — в свою очередь начинает орать он.

— Плохо, блядь, плохо! — завывает «спортивный костюм».

— Заткнись, уёбок!

Так продолжается ещё минут десять. Наконец, полицейский, подозвав своего коллегу, спрашивает у «костюма»:

— Тебе чего надо?

— Скорую! Пусть укол захуярят! Или, блядь, сдохну!

Когда приезжают врачи, я понимаю — «спортивному костюму» действительно плохо. Его лицо приобретает пепельный оттенок, а губы становятся синюшно-бледными.

— Ломка. — Врач распаковывает свой чемодан. — Развелось отбросов на свете, а нам геморрой…

После укола «спортивный костюм» замолкает. На его скуластом лице выступает пот и едва заметный румянец. Он отползает в угол. Кавказец курит одну сигарету за другой. Вся эта вакханалия заканчивается, когда за мной приходят два человека в форме.

— Грехов, на выход!

Меня приводят в просторный кабинет. Из мебели только стальные стол и два стула. На одном сидит Макаров. Пот стекает с меня и застревает в жировых складках.