Книга И. Са (СИ)

Читать оставленные оставленных в вордовской папке цифровые летописи приговоренных пришельцев прикольно. Умиляет казненный до меня литовец с княжеской фамилией Казлаускас.

В тюрьме, ожидая суда, Казлаускас имел глупость закосить дуру.

А тут как гриться — дура лексус, но нексус. Одно дело коротать срок под психотропами в уголовной тюрьме — где ты равноправный американец и как все имеешь права на трехразовый медикейшан, совсем другой в иммиграционном зиндане. Проблема с пришельцами, что если их посадил на медикаментоз, то вы вместо статуса «вид на жительство» получите статус психа. А держать психов за двести-то баксов день они могут вечно, как того же Мак-Мёрфи.

Жалко Нормана Райли. Он отторабанил пятерку в колонии за торговлю коксом, а по звонку переехал сюда — на галеры Мейфлауэра. Вроде как. Во время интервью он часто подвисает. Боюсь, Райли тут застрял по-жизненно.

Хотя под кветиапином его это не особо заботит. Иногда Райли закрывает глаза прямо на ходу, бросая вызов безопасности движенья в бараке и выкликая злобные каменты скучающего по опию Спрингера.

Над Райли трудно не ржать:

— Смотрите-ка Рэнди! Как же он похож на «Хижину дяди Тома» Гарриет Бичер Стоу!

— Да нет же, нет, ты внимательней смотри, Москва, это же кетчуп Анкл Бенс!

Я присмотрелся — точно старый негр удивительно похож на оживший логотип:

— А я то думаю где я его раньше видел? Точна-а — Анкл Бенс. Да. Такие дела. Замуровали его демоны. Он ведь мультимиллионер из Сан Франциска. Детишки собственные его сюда упекли. Накачали кветиапином, набили коксом карманы и бросили в парадном Башни Трампа, отзвонив ментам. Всё из-за наследства. Миллионов хотят душегубы и пидерасты. Несчастный старикан.

Заявляется визгливая бабёнка Маккена. Я уже знаю, что ее папа старый коп, всегда мечтал о мальчике — ну и так далее. Теперь у нее на сиське жестянка шерифская. Где-нибудь в тюменском лагерном бараке она продержалась бы минуты две — распустили бы волосы, обнажили упругие сиськи, спустили шерифские портки с лампасами и «надругались» бы.

Как интересно бы ее визгливый голос звучал тогда?

— Мистер Райли! Мистер Райли! — она вопит пуще обычного стараясь вырвать анкл Бенса из нирваны — Мистер Райли, у вас суд завтра. Слышите меня? Суд!

Райли улыбается как Иисус перед Нагорной проповедью — лучисто и тепло и кивает девке-Маккене. Теперь Маккена недобро смотрит на меня. И силиться выговорить мою фамилию — никогда не подозревал какая она у меня сложная. Машет рукой сдавшись — Короче, у тебя тоже. И добавляет:

— И. Са! И. Са! Ты-с-ни-ми-то-же-на-суд-зааав-тра-понимааешь меня? Иса в ужасе машет гривой.

Маккена начинает прорываться к выходу отлично зная, что все смотрят на ее лампасы. В это время Норман Райли, наконец, разлепляет сушняковый рот и хрипит:

— Спасибо тебе, внученька!

Всю ночь не сплю — какой сон. Ворочаюсь на жестком шконаре. Прокурора в суде Майкла Джексона я сломал довольно легко. Первое впечатление очень важно. В голове рождается грандиозный спич про мою любовь к Америке, как к смело социально-политическому проекту обеспечивающему будущее всем землянам и пришельцам. Мечтаю жить в самой продвинутой и богатой стране мира. Думаю меня выпустят сразу после суда с аплодисментами, наградив напоследок именным пластиковым аусвайсом пожизненного пользования.

Утром первых из барака выволокли нас с Райли. У И. Сы суд через два часа — в стране перебои с бирманскими переводчиками. Идти недалече — по коридору направо и снова направо — в гараж через который вошли когда в день ареста. Сержант-конвоир огромный и совершенно лысый. У него нет даже бровей и белесые глаза немецкой селекционной коровы.

Фамилия на бирке: «Баталия». Еслиб дело было в СССР — Баталия был бы грузином. Тут в Шардоне, скорее всего выцвевший долгими мидвестовыми зимами итальянец-альбинос. Скажите мне одному кажется что большинство американских вертухаев-мужчин похожи на сексуальных маньяков из второразрядного кино?

Маньяк Баталия поволок Райли в гараж, а мне предложил обождать в вестибюльчике где когда-то Риз откатывал мне пальцы. Я взглянул на пальцы и недовольно отметил, что они трясутся.

— Чего вы, пальцы? В первый раз что ли?

Хотя в первый раз, да. Сейчас незнакомые люди будут решать то, что их совершенно не касается — увижу ли я своих детей и маленький домик на Вали роуд. Окружающий мир выглядит обыденно и поразительно безразлично. Наверное, так же все будет выглядеть, когда я умру. Поплачут недельку-другую, после того как зароют — или, скорей, сожгут — так дешевле. Потом будут вспоминать раз в несколько лет. А может и не будут. Беспощадное безразличие жизни. Пусть все сдохнут, но я — разбитый горем, скрепя сердце все равно буду жрать, сношаться и испражнятся по расписанию.

Позади меня барьер с помощником шерифа наподобии советской дежурной части милиции. По рации раздается:

— Везем арестованного из Пепр Пайк.

Дежурная:

— Мужского или женского пола?

В дверях появляется Баталия, машет мне рукой похожей на токарную заготовку: