Книга И. Са

К слову сказать — все заседания «анонимных» клубов, церкви и «классов выживаемости» в тюрьме ни фига ни анонимны. В начале каждого собрания заставляют внести имя и фамилию в шерифский свиток. Зверо-ящеры любят создавать психологические профили, чтоб им легче было меня читать. Хер им. Я набил на этом руку объйобывая тесты саентологов в прошлом году. Настоящую фамилию пишу только в списках спасённых — участников церкви. А вот на собраниях алкашей, наркош и прочих адептов двенадцати ступенчатой передачи — шоу которых пропустить просто грех — я пишу разную гадость вроде Rusty Knob Turner или Hairy S. Hole.

Все пришельцы-лидеры групп хотят меня спасти. Будто понимают — каково ждать очередного заседания чекисткой тройки. В одночасье потерять детей, жену, дом и любимый стол с ноутбуком. Потерять речку, где одна из фамильных собак учила сына плавать. Теннисный корт, где сын впервые попал по мячу. Секретный лаз в заборе зоопарка, через который пролезал, привязав к груди дочку — специальным рюкзачком — когда не было двадцатки на билет. Америка закроется на десять лет, а то и навсегда. Конец света в масштабах одной семьи.

Так что обычно церковь начинается с того, что это я успокаиваю церковников:

— Да, Бог есть, можете не сомневаться. Именно в тюрьме, в окружении белых шлакоблочных стен и решеток, ты вдруг начинаешь четко, как счетчик Гейгера, регистрировать Его присутсвие.

Пришедшие с мертвыми глазами церковники уходят от меня просветленными.

Разные приходят святоши. Есть парочка — белый очкарик Чад и его громкий негр. Чад хорошо владеет Библией, но совсем не знает правил родной орфографии. Постоянно спрашивает как пишется то или это. Я сперва думал — он шутит. Английскую орфографию — признаться знаю лучше русской. Инглиш зубрил со второго класса, а русский и так родной — чего еще с правилами париться? Теперь, когда мои компы и проги без встроенной русской орфографии — сразу видно какой я неуч.

Негр Чада — очень хитрый экземпляр. Я его читаю. Он отсидел лет тридцать по каталажкам и чтоб не доживать остаток дней в приюте для бездомных, притерся к богатой белой пригородной церкви. Там его все жалеют за то что он негр. Рассказывает нам как за счет Исуса пристроился в жизни. Типа это форма Велфера такая — прими Его и да не опустеет твой холодильник.

Есть еще Микки из общества наркоманов-онанистов — типичный кожаный Харли Дэвидсон с седыми космами и футболкой «Грейпфрут Дед». Явно не один трип на кислом в молодости. Так и жду, что его накроет флэшбэк прямо во время собрания. Отсюда его кислотно-панибратские отношения со Всевышним. Как и у меня, наверное.

На прошлой неделе Микки двинул по молотку пальцем. За такой подвиг каждому американцу положен рецепт на тридцать пилюль с опием. Микки хорошо знает, что если начнет на тридцати остановится вряд ли и сорвется в штопор. Так что пьет ебупрофен и терпит. Из-за этого часто возводит глаза к небесам и грязно материт создателя — не усмотрел за молотком, падла.

По четвергам всегда приходят католики. Из всех пролетариев над гнездом кукушки — католики самые скверные. Ничего своего, все по бумажкам, катехизисам, все без духа, все с мертвыми холодными глазами.

За то католики приносят маленькие лубочные картинки с Иисусом и Матерью Божьей — такие менты не сдирают со стен во время шмона. Набираю всегда целую кипу — для латиносов. Вот где настоящие католики — молятся утром, вечером, перед едой, читают по очереди единственную в бараке ветхую Санту Библию — на испанском. Вот бы к кому священника пригласить — испаноговорящего.

Хрен им. И так не пропадут.

Католики передвигаются парами — мужчина и женщина. Пары две и всем глубоко за шестьдесят. Одна католичка — сестра Ретчет из Гнезда кукушки. Сухая, злая, мстительная и голодная, как сука. Подкрашивает волосы фиолетовыми чернилами. С ней мужик страдающий Паркинсоном и, возможно, раком яичек. Руки у него всегда ходят ходуном.

«Вы не думайте, пожалуйста, что он вас боится, ребята. Просто у него Паркинсон — он с утра такой, правда, Ник?»

Ник — мелкий тремор левой половины туловища всегда рассказывает анекдот. Как правило один и тот же анекдот. Ник уже рассказывал его нам и на прошлой неделе и на позапрошлой. Думаю, он просто не помнит, а не издевается. Людям, которые по ночам плачут под бумажными индийскими одеялами, Ник Паркинсон приходит рассказать анекдот. Исходя из моего неловкого стилистического анализа, анекдот принадлежит к середине прошлого века — этапу раннего творчества Элвиса Пресли.

— И значит эта — умирает старуха и падре ее спрашивает: «А сколько у тебя, милая, было мужей? Четыре. Первый банкир, второй циркач, третий врач, а четвертый — могильщик

one for the money
two for the show
three get ready
And go go go[1]

На этой падрящей рок-н-рольной ноте мы обычно уходим в барак. Элвис, ты суть царь еудейской.