Книга японских символов. Книга японских обыкновений

Александр Николаевич Мещеряков Книга японских символов Книга японских обыкновений

Книга японских символов Япония, данная нам в символах, флоре и фауне; людях, интерпретациях и обыкновениях

Предисловие

Если читатель хочет знать правду, сообщаю: предисловие всегда пишется последним — когда книга уже готова. При этом автору приятно сделать вид, что ему с самого начала было известно, о чем он в книге напишет. Не стану говорить про других, но о себе могу утверждать смело: приступая к очередной книге, я, безусловно, приблизительно знаю, о чем хочу написать, но результат, то есть конечный текст, отличается от замысла довольно сильно. Потому что материал ведет тебя за собой, потому что проживая свою жизнь за письменным столом, ты все время учишься на ошибках. Преимущественно на своих и чужих. А, вернее, думаешь, что учишься.

И вот на сей раз я решил писать поскучнее — чтобы книга походила на энциклопедию. В процессе я убедился, что выходит как-то пресновато. И тогда мне пришла в голову идея снабдить авторский текст приложениями-переводами из классической и современной японской литературы (за исключением специально оговоренных случаев переводы принадлежат автору). То есть скрыть под обложкой источники удовлетворения любопытства как документального, так и художественного. При этом я старался дать максимум переводов из прозы, поскольку с японским стихотворчеством отечественный читатель в силу многочисленности имеющихся поэтических переводов знаком лучше. Эти литературные произведения (по необходимости короткие) должны продемонстрировать, как сами японцы относились (относятся) к той или иной вещи, явлению, символу, а мои вступления к этим произведениям играют роль путеводителя в лабиринте символов японской культуры (я рассказываю не столько о бытовой стороне культуры, сколько о том, какими смыслами нагружены для японца вещь, растение, птица и т. д.). Я старался провести этот принцип с наибольшей последовательностью, но в некоторых случаях мне не удалось подобрать художественных произведений, которые бы подтверждали мои выкладки с окончательной убедительностью и краткостью. Отчасти в силу собственной недообразованности, отчасти потому, что некоторые символы (например, птичка камышовка) с легкостью гнездятся в поэзии, но не в прозе.

Аппетит, как ему и положено, пришел во́время — одной японской художественности мне показалось мало, и я решил дать себе волю, копившуюся три с лишним десятилетия. В главе «Люди» я рассказываю о тех японцах, встречи с которыми были для меня культурологически значимыми. Беседы с ними, исподтишка подслушанные разговоры наводили меня на некоторые размышления, которые, как мне кажется, будут небезынтересны и другим. «Любовь к пространству» — наиболее личностный раздел книги. В нем я собрал написанные за многие годы знакомства с Японией стихи, которые были навеяны тамошними впечатлениями, чем и компенсировал недостаток стихов в предыдущих разделах.

Тут мне стало обидно уже не за собственную художественность, а за те научные тексты, которые я когда-то написал, частью опубликовал, но которые никто не прочел за их труднодоступностью. Глава «Интерпретации» состоит из тех статей, в которых, как я довольно самонадеянно полагаю, мне удалось найти некоторые новые подходы к японской культуре.

В последнее время идет много разговоров о «глобализации» и «интернационализации». Адепты «современного» стиля жизни радостно полагают, что на смену культурам национальным нарождается некая глобальная монокультура, где все люди, подобно однояйцевым близнецам, будут, как один, пить кока-колу и разговаривать на американской версии английского. Полагаю, во-первых, что радоваться здесь нечему (единообразие скучно и вредно для здоровья любой системы, включая культуру — многообразие видов обеспечивает системе устойчивость), и, во-вторых, я не верю, что такая монокультура вообще возможна — многовековые устои местной жизни намного более живучи, чем это кажется ревнителям глобальных подходов. В.Ф. Одоевский писал: «История природы есть каталог предметов, которые были и будут. Первую надобно знать, чтобы составить общую науку предвидения, вторую — для того, чтобы не принять умершее за живое». И живое за умершее — добавлю я от себя.