Книга III. 1463-1584. Тома 5-6

Если великому князю московскому выгодно было окончательно закрепить за собою отцовские завоевания в Литве, если Сигизмунду, с другой стороны, важно было без новых уступок освободиться от изнурительной и вследствие движений Глинского опасной войны, то, конечно, Глинскому, потерпевшему полную неудачу в своих замыслах, принужденному покинуть родную страну, не было никакой выгоды от прекращения войны между Москвою и Литвою. Понятно, что пребывание Глинского при дворе московском не могло служить ручательством в сохранении мира; понятно, что этот даровитый, энергический, знающий, бывалый человек должен был употреблять все усилия к возвращению себе прежнего положения, прежних владений; понятно, что человеку, привыкшему к великокняжескому положению в Литве, привыкшему управлять государством при Александре, нельзя было привыкнуть к положению дел в Москве, где великий князь касательно ограничения власти боярской приводил к концу меры отцовские; понятно, что Глинский постоянно обращал беспокойные взоры на запад, прилежно следил за делами Сигизмунда, с радостию замечал, когда эти дела начинали становиться затруднительными, и употреблял все усилия, чтоб склонить великого князя московского воспользоваться стесненным положением короля для начатия новой выгодной войны. Сигизмунд понимал, что Глинский не даст ему продолжительного мира с Москвою, и потому в начале 1509 года попытался склонить Василия к выдаче ему князя Михаила. «Сестра твоя, королева Елена, — велел сказать Сигизмунд Василию, — уже извещала тебя, что изменник наш Михайло Глинский, позабывши ласки и жалованье брата нашего, господаря своего Александра, который из смерда сделал его паном, посягнул на его здоровье, своими чарами свел его в могилу; королева устно нам об этом говорила, подробно писала в письме и послов к нам за этим делом отправляла, а злодей, чуя свою вину, убежал в наше отсутствие и теперь у тебя. Напоминаем тебе, брату нашему, чтоб ты вместе с ним сочувствовал скорби, которую причинил этот злодей нам и сестре твоей, и выдал бы нам изменника и убийцу зятя твоего вместе с братьями и помощниками или бы у себя казнил его перед нашими послами. Если ты это сделаешь, то мы будем поступать точно таким же образом с твоими подданными, которые, нагрубивши тебе, уйдут к нам». Василий отвечал отказом. Конечно, такие требования не могли утушить в Глинском вражды к Сигизмунду; он завел переписку с Иоанном, королем датским, с целию вооружить его против Сигизмунда; последний, получивши от Иоанна это письмо, переслал его к Василию московскому и велел сказать ему: «Сам посмотри, гораздо ль это делается? Ты с нами в мире, а изменник наш, слуга твой, живя в твоей земле, шлет к братьям нашим, королям христианским, такие грамоты с несправедливыми словами. Казни этого злодея, чтоб он вперед так не делал». Ответа не было. Сигизмунд замолчал о Глинском, и содержанием сношений между обоими дворами до 1512 года были взаимные жалобы на пограничные обидные дела, взаимные требования высылки судей для их решения. Летом 1512 года Василий послал сказать Сигизмунду: «Дошел до нас слух, что твои паны — воеводы виленский и троцкий — сестру нашу, королеву Елену, схватили в Вильне, свезли в Троки, людей ее всех отослали, казну всю взяли; в городах ее и волостях, данных ей мужем, паны твои ни в чем не дают ей воли; державши ее три дня в Троках, свели в Биршаны. Мы к тебе не раз приказывали, чтоб нашей сестре от тебя и от твоих панов никакого бесчестья не было и к римскому закону ее не принуждали бы; и нам неизвестно, за что нашей сестре такое бесчестье и принуждение и с твоего ли ведома это сделано или без твоего? Ты бы, брат, поберег, чтоб нашей сестре от тебя и от твоих панов бесчестья и небреженья никакого не было, казну ее велел бы всю ей отдать, людям ее велел бы быть при ней по-прежнему, в города ее и волости панам своим вступаться не велел, чтоб у нас за то с тобою нежитья не было; да дай нам знать, за что нашей сестре, а твоей снохе такое бесчестье и принуждение учинено, с твоего ли ведома или нет, чтоб нам об этом знать. Посылаем к тебе в твои пограничные города, к твоим наместникам в Смоленск, Полоцк и Витебск детей боярских для решения пограничных обидных дел; эти дети боярские приедут в твои города на Дмитров день 1512 года (26 октября), а ты бы своих дворян для того же дела прислал в наши пограничные города на Николин день осенний» (6 декабря 1512 года). Сигизмунд отвечал: «Что касается панов, воевод виленского и троцкого, то нам очень хорошо известно, что они у невестки нашей казны, людей, городов и волостей не отнимали, в Троки и Биршаны ее не увозили и бесчестья ей никакого не наносили; они только сказали ей с нашего ведома, чтоб ее милость на тот раз в Браславль не ездила, а жила бы по другим своим городам и дворам, потому что пришли слухи о небезопасности пограничных мест. Дивимся мы тому, что брат наш по речам лихих людей, не доведавшись наверное, к нам присылает и говорит о том, чего у нас и в уме не было. Мы с тех пор, как стали господарем на отчине нашей, невестку нашу держали в большом почете, к римскому закону ее не принуждали и не будем принуждать, и не только не отнимали у нее тех городов и волостей, которые дал ей брат наш, Александр, но еще несколько городов, волостей и дворов ей наших придали; и вперед, если даст бог, хотим ее милость держать в почете. А чтоб брат наш мог лучше увериться, поезжай ты, посол, к невестке нашей, королеве, и спроси ее сам; что ты от нее услышишь, то и передай брату нашему; а вперед, брат наш, лихим людям не верил бы, чтоб между нами ссоры не было. Мы с тобою пошлем к королеве писаря нашего: пусть ее милость перед тобою и перед нашим писарем скажет, вправду ли с нею так было или нет».