В эту ночь священник Багдасар, [державшийся] мужественно и твердо, призвал к себе надежду и веру, собрал все христианское население в молитвенный дом, устроенный им в караван-сарае, и начал проповедовать народу, [рассказывал все], что знал он о человеколюбии, жалости и милосердии Божьем, и убедил народ просить с молитвами и горестными стенаниями, жалобными рыданиями и [обильными] ручьями слез у снисходительного и всепрощающего господа, дабы он превратил злой гнев в сердце царя в сострадание и милосердие к ним. И весь народ оставался там в молельне и молился, прося у господа жалости и милосердия.
Сам священник Багдасар начал вечером творить вечернюю молитву пением полунощных псалмов и вскоре, исповедав народ, отслужил божественную литургию, приобщил достойных славного тела и крови Сына Божьего. И рано утром на рассвете, пока еще свет не отделился от тьмы, вся торжественная церемония была совершена и закончена. А на заре, когда рассвело, прискакали на конях ратники и воины и, подобно злым зверям, окружили тэр Багдасара, /
Когда царь сел в судилище своем, повели к нему тэр Багдасара, с которым государь заговорил об отречении его от христианской веры и [сказал ему, что], мол, если не согласишься — станешь пищей псов и львов (чтобы устрашить его, зверей держали там наготове).
И здесь явился совершенным непреложный обет господа нашего Иисуса Христа, сказавшего: «Когда поведут вас к судьям и царям — не заботьтесь и не думайте о том, что вам должно говорить, ибо вам будет дано слово и мудрость в тот час, когда нужно будет говорить; ибо то не вы будете говорить, а душа Отца вашего [небесного] заговорит в вас».
Отвечая царю, священник Багдасар сказал: «Коли ты велишь мне добровольно отречься от своей веры — добровольно я не отрекусь; а если насильно [заставишь] отречься — не так велит тебе закон твой; если говоришь о долге своем и требуешь его — так большую часть мы отдали, а то, что осталось, выплатим сегодня же, еще до наступления завтрашнего утра».
И подобно тому как студеная вода, вылитая в кипящий котел, тотчас же приостанавливает пенящееся кипение в ней, так и слова тэр Багдасара укротили гнев царя, поэтому государь не сказал ни одного слова, а лишь только следующее: «Иди и отдай остальной долг свой».
/
После того как все это случилось с [армянским] населением и часть его с меликами обратилась в магометанское вероисповедание, вышеупомянутый франкский епископ, придя к царю шаху Аббасу, сказал: «Хочу сказать тебе несколько слов осуждения. Ввиду того что ты требовал от армян ссуженный им долг и у них не было, чем заплатить, я, ради веры христианской, дал им денег, чтобы они вернули долг тебе и оставались в христианской вере; и [деньги эти] они, взяв, отдали тебе и заплатили долг свой. А ты уже после того, как взял деньги, не оставил их в вере Христовой, а обратил в вашу веру. Поскольку ты поступил так — законы правосудия говорят, что деньги, отданные мною, должны быть возвращены мне. Вот я и прошу государя вернуть мне мои деньги». А царь по размышлении увидел, что епископ говорит справедливо, заплатил епископу, вернув ему двести туманов.
А что касается мелика Карабаша и народа, насильственно обращенного шахом в магометанскую религию, то они лишь там, в суде, назвали исповедание свое мусульманским. После этого они оставались в христианской вере и из-за [угрызений] совести, связанных с вероотступничеством, были еще более тверды [в своей вере], /
А совесть мелика Кырхеалана, сильно укоряя, мучила его; по прошествии нескольких лет он взял жену и под каким-то предлогом — мол, отправляюсь в Тавриз, — проехав через него, отправился в Иерусалим и там исполнил все обеты страстей Христовых. Он и жена его остались там, и так как по ремеслу он был каменщиком, то ради святого Иерусалима безвозмездно работал, уповая на вознаграждение господне. И так прожил он остаток жизни своей; там, в городе же Иерусалиме, умерли и были похоронены мелик Кырхеалан и жена его, которым господь наш Христос благодаря своему неиссякаемому милосердию простил и отпустил [грехи], аминь.