Книга историй

Весь народ с радостью слушал проповеди вардапета Мовсеса и охотно претворял их в жизнь, весело прославлял бога, ниспославшего такую милость людям. Но епископам гавара и монастырским инокам проповеди вардапета Мовсеса не нравились, ибо вардапет Мовсес сам отрекся от всего мирского и жил, постясь, святой и монашеской жизнью, как велят книги, и проповедовал такую же жизнь для всех обитателей монастырей, а они пренебрегали его словами и не соглашались [с ним]. Потому что все монастыри армянские и каждый черноризец имели свое имущество: сады и палисадники, ульи и дома, кладовые и амбары, а также доходы от урожая; и, кроме того, разделив на части, распределили меж собой общие доходы монастырей. И все это расточалось на удовлетворение нужд их самих, сородичей их и угодных им лиц. А места, посвященные богу, где покоились мощи святых и чудотворные, божественные, благостные Знамения, кишели их женами, женщинами и их родичами.

И они вовсе даже не ведали, что посвященный [в духовный сан] обязан носить камилавку и фелон или надевать грубую /289/ и суконную одежду. Наряжались, подобно мирянам и светским властителям, в изысканные и благородные одежды: шаровары[217] и капу, голову покрывали драгоценным повоем[218], а на себя накидывали плащ[219]. И даже не помышляли [о том], что монахи должны жить в воздержании, посте и трудах. И употребляли вино и мясо круглый год без исключения.

То же самое и сельские иереи, которые были священниками лишь по имени; некоторые из них захватили власть мелика, иные — танутэра, одни — прелюбодеи и двоеженцы, другие примкнули к властителям-иноверцам, [стали] исполнителями коварных дел их и предателями христиан; кое-кто пристрастился к светским занятиям и земледелию, как миряне, и вовсе забросили богослужения и литургии. Не спешили в час молитвы в церковь, не слышен был колокольный звон в селениях. В них не осталось ничего от облика священнического, но они все еще называли себя священниками, однако исполняли обязанности священника не как священники, а как ремесленники-миряне за вещественную мзду.

Из-за описанных беспорядков стали бродягами не только сельские иереи и иноки, но и католикосы: был не один, а три или четыре католикоса[220], ибо от тщеславия и жадности, подобно таможенникам, брали они у персидского царя патриаршую власть и святой Эчмиадзинский Престол на откуп и в аренду; и когда [католикосы] обходили народ, странствовали вместе с ними царские слуги и ратники-иноплеменники; иравунк и хас, собираемые с населения, взыскивали жестоко и с большими притеснениями, подобно /290/ сыновьям Илия[221]. Католикосы, сами получившие сан католикоса при помощи серебра и взяток, так же рукополагали в епископы и священники невежд, подлецов и негодяев, бывших, согласно псалтырю, служителями чрева своего[222] постоянно пьянствовавших, подобно светским князьям, с гусанами и проводивших время с утра до вечера в шутках, срамных разговорах и праздности.

И причина всего этого — не что иное, как отдаление от святых Книг и страха Божьего. Они вовсе не читали книг, а Писания Божьи были закрыты [для них] и молчали, ибо чтению Священных Книг препятствовали, у них на виду [книгами] пренебрегали и валялись они где-то по углам, засыпанные землей и золой, ибо [люди] не знали ни грамоты, ни силы грамоты, как сказано господом.[223]

Так вот, если духовенство было таким, что остается сказать мне о мирянах, кои даже не знали, что христианам следует исповедоваться и причащаться или же спешить ежедневно в молельни! Они оскверняли пост оливками и вином, некоторые были в разводе с женами, иные двоеженцы либо женаты несовершеннолетними, грешны в кровосмешении. Церкви и монастыри — все были обезображены и запущены, убранство [церквей], как и утварь, разграблено вконец, вплоть до того, что даже святой алтарь был совершенно гол и наг. С закрытыми надолго дверьми, мрачные и темные, молчаливые, без службы и литургии, с разрушенными и расшатанными кровлей и стенами, здания эти были подобны беспомощной вдове, лишенной мужа и разлученной с сыном, со скорбящей душой, безутешно плачущей на виду у людей.