Книга Кагала: Всемирный еврейский вопрос

Шляхетство, т. е. панье, вечно погруженное в семейные и политические интриги, большею частью знало о своих хозяйственных делах только по докладам экономов. Живя при этом, обыкновенно, не по средствам, паны вечно нуждались в деньгах, и при подобных обстоятельствах каждый из них всегда находил вернейшую опору в своем еврейском факторе или в своем корчмаре. Благодаря стараниям фактора, на выручку пана являлся из города богатый еврей, закупал у пана хлеб, лес, шерсть, а нередко даже выплачивал наличными деньгами вперед за хлеб из жатвы будущего года и даже будущих лет. В случае же крайних обстоятельств, когда у пана нечего было продать, еврей не отказывался дать денег в долг, разумеется, за хороший процент. Подписав условие по ценам, назначенным, большею частью, великодушным покупателем или услужливым еврейским фактором, пан забирал лишь деньги, а исполнение условий договора купли-продажи было уже уделом эконома и сподвижника его при дворе — еврейского фактора. Присутствовать в амбаре при весах и мерах, во время выдачи еврею проданного ему продукта или разузнать, почему еврей, получивший право на вырубку только нескольких сот пней, хозяйничает в лесу несколько лет — это не было в характере пана. Поэтому панские амбары и панские леса не без основания названы были евреями своими сокровещницами; евреи из них действительно черпали золото в изобилии.

С крестьянами же еврею-корчмарю еще легче было справляться. Поселившись в корчме и поладив с экономом, корчмарь в продолжении года смело отпускал крестьянам деньги на проценты, вино в долг и проч., и еще смелее являлся осенью в дома должников, чтобы получить продуктами, собранными ими с полей и огородов, в счет накопившегося на каждом долга. Отмечен ли был долг этот в книжке или только в памяти корчмаря — это для темного и угнетенного мужика было все равно. Эконом в подобных случаях всегда имел побудительные причины верить и книжке, и памяти еврея, и обладал при этом действительными средствами, чтобы внушить это доверие и безмолвному крестьянину литовской или польской деревни; следовательно, евреи смело могли высасывать последние соки из крестьян без малейшего с их стороны сопротивления.

Но, кроме того, крестьяне еще и прямо отбывали барщину у еврейских корчмарей, так как вместе с корчмою паны обыкновенно отдавали еврею в наем сторожа, паробка (работника) и работницу, которых деревенский войт (староста) должен был ежедневно доставлять на место назначения, т. е. на работу при корчме. Так как число корчем в Литве и Польше чрезвычайно велико, и на больших трактах, и на проселочных дорогах можно встретить корчму почти на каждой версте, а деревень и сел без корчмы в этих странах нет ни одной, то число крестьян, отбывающих барщину евреям, было всегда значительно[216].

В городах и местечках власть и преобладание евреев являются еще более наглядными и ощутительными. Тут, в обозреваемую нами эпоху, евреи уже имели в своих руках почти все магазины, лавки, трактиры, кабаки, винокуренные заводы, пивоварни, заезжие дворы и большую часть домов. Кроме того, они тогда уже завладели почти всеми ремеслами, извозничеством и проч. Давая при этом чиновникам и влиятельным лицам деньги в рост и действуя всегда и везде «все за одного и один за всех», евреи достигли в помянутых странах власти великой и силы непоборимой. В силу такого порядка вещей экономическое господство евреев в местах их оседлости дошло до того, что христианин-производитель уже не мог и теперь не может ни купить, ни продать чего-либо без посредства еврея, приобретшего за собой у кагала его личность или его имущество. Более того, в случае если бы христианин чем-нибудь навлек на себя неблаговоление кагала, то последний объявит такого строптивого человека под херемом (под анафемой, интердиктом), и уже ни один еврей в мире не осмелится войти с ним в малейшее сношение, что, при безграничном влиянии евреев на экономический быт страны, может составить прямую дорогу к разорению. Еврею же, нарушившему постановление кагала о хереме, грозит та участь, которая постигла Хацкеля Пороховника в 1873 г. — т. е. смерть[217].