Книга Каина

— Я — нет. Я останусь. Слушай, Том, если получится чего взять, принеси с собой, ладно? Я завтра в город. Надо бы в магазине пальто нормальное притырить.

— Не попадись, — пожелал я. — Почему бы тебе не сплавить кой-чего из твоей скульптуры тому типу, который интересовался?

— Я собираюсь, но мне же надо во что-то одеваться. Так я ходить не могу. И мне хорошо бы вмазаться перед выходом.

— Разумеется. Ладно. Береги себя. Увидимся.

— Увидимся, Джо. Слушай, Том, постарайся побыстрее хорошо?

— Господи, да я не знаю, получится ли вообще достать!

— Ладно, но ты не задерживайся…

3 

Когда мне было три года, я каждый вечер ложился спать с мягкой игрушкой, белой птицей. У нее было мягкое оперение, и я клал ее у лица. Но эта птица была мертвая. Бывало, я долго и сурово глядел на нее. Иногда я проводил ногтем большого пальца там, где раскрывался негнущийся клюв. Иногда сосал голубые бусины, пришитые вместо глаз. Когда клюв с трудом открывался и не хотел закрываться обратно, я начинал не любить эту птицу и требовал оправдательных объяснений. Птица явно была плохая.

К прошлому следует относиться с уважением, но иногда его надо оскорбить, изнасиловать. Ему никогда нельзя позволять окаменеть. Человек узнает, кто он есть. Каин. Авель. И тогда он создаст образ самого себя, внутренне последовательный, но лишь пока этот образ благопристоен, он может позволить ему противоречить внешнему миру. Человек противоречит внешнему миру, когда, к примеру, он повешен.

Такие размышления приходят на ум… таково моё одурманенное наркотиками состояние, единственный свидетель которому я сам, всего лишь метафорический граф, предлагающий тебе вечную смерть, покончивший с собой сотней непотребных способов, упражнение в духовной мастурбации, игру, которая удастся, только если играть в неё в одиночестве… И я записываю всё это, пытаясь нащупать путь к тому, откуда я ушел.

Мне всегда было сложно вернуться обратно к повествованию. Это как будто я мог выбрать любое из тысячи повествований. А по поводу того, которое выбираю я, то оно со вчерашнего дня стало другим. Я успел поесть, попить, позаниматься любовью, поторчать — гашиш и героин — за это время. Мне приходит на ум судья. Плохо позавтракал и повесил деревенского парня.

Книга Каина. Когда все сказано и сделано, «мои читатели» не существуют. Одни лишь бесчисленные невнятные индивиды. Каждый норовит перемолоть меня на своей собственной мельнице. Я не отвечаю за цели, с которыми они это делают. Ни одна книга не несет никакой ответственности. (Софокл ничью мамашу не пялил.) Не избавлюсь от ощущения, что право на подобное отношение в современном мире должно отстаивать.

Одному Господу Богу известно, где находятся те естественные пределы человеческого знания, вне которых мы не обязаны охотно верить границам, навязанным нам невежественно-рациональным страхом опыта. Когда я обнаруживаю, что заперт в несокрушимых бетонных стенах чужого страха, меня одолевает яростное желание вопить с крыши здания: — «Вы, бля, пидарасы! Помогите мне, срать я на вас хотел!» — меня останавливает благоразумие. Но как подчас стоит наплевать на прошлое, также подчас стоит побороться с благоразумием. Предупреждаю.

Я заявляю, что навязывать мне свои непроверенные моральные табу — это хамство, нахальство и бестактность со стороны любого человека или группы людей: что это опасно, как для меня, так и, хоть они не подозревают об этом, для моралистов: что едва подобное табу оформляется в закон, создастся тревожный прецедент. История пестрит примерами, милейший прокаженный задушен моральными предрассудками своего времени. Бдительность. Поспорим о правовых приоритетах.

Изучая наркотики (Я ни на секунду не претендую на то, что мой интерес к наркотикам состоял исключительно в изучении действия оных… Познакомиться с данным опытом, быть в состоянии постичь, любыми средствами, безмятежность выгодного положения «вне» смерти, обладать такой жизненно необходимой техникой — позвольте просто добавить, что от моей способности достичь этой необходимой точки временами зависело мое душевное здоровье) — изучая наркотики, я был вынужден идти на серьёзный риск, и постоянно напарывался на совершенно дикие законы, контролирующие их употребление. Из-за этих неумных законов и общественной истерии, симптомом коей они являются, я несколько раз оказывался в двух шагах от петли. Я требую изменить эти законы.