Книга Холмов (СИ)

  - Дух уныния, приказываю. Спой нам песню про что-нибудь счастливое. Спой так, чтобы нам стало радостно и хорошо. А если не выполнишь приказ мастера, я оставлю тебя семенить за повозкой на цепи, и буду каждый день обновлять густоту твоего серого тела, чтобы ты еще долго не вернулся в свою любимую серую тишину.

  Угроза возымела действие, Винсент всегда был строг со слугами.

  - Счастлииивое, - испуганно задумался карлик, его светящиеся белые глаза забегали, руки задрожали, цепи затряслись, словно спутанные и далекие перезвоны кладбищенских колоколов.

  - Выпьем, - без предисловий сказал Дик. - Немного, вдруг бой. Но все-таки...

  И снова из походной сумки рачительного Кела возникла припрятанная бутылка 'Рубиновый змей' из фирменного магазина с тем же названием. Крохотная, прозрачная, с почти черной жидкостью и хитро закрученным горлышком. Все плеснули себе в кружки воды. Тонкая густая нить лениво ползла по горлышку как змея, заглядывала головой вниз и капала в подставленные стаканы, окрашивая воду рубиновым цветом. Пять капель на кружку, вокруг броневагона повеяло винным духом и сложным букетом трав.

  Анна поняла, что глупо было перебирать варианты, что делать с Келом, и пытаться найти идеальный. Надо просто делать все подряд. Она подсела к светловолосому, обняла его и положила голову на плечо. Его рука бережно погладила черные волосы, нос уткнулся ей в макушку, и Кел прогундосил:

  - Шпашибо, шештра.

  Почему-то к ним не подсаживалась Алейна, девчонка съежилась в углу броневагона и думала о чем-то своем.

  - Кха, кха, - решился наконец карлик, театрально разводя руки. - Откройте уши с душами пошире, спою балладу вам о Рианнон. Нет повести печальней в этом мире. Но слово Мастера для карлика закон! Я буду петь ее не по канону... И будет вам кроваво, но смешно!

  Слушая безнадежную песнь о любви и выборе княжны, Алейна вернулась мыслями в раннее утро. Пока остальные дрыхли, истерзанные произошедший накануне, она по привычке встала рано, чтобы поймать первый рассветный луч. Это было у девчонки в крови: как бы ее не измотал предыдущий день, она всегда просыпалась перед рассветом, чтобы встретить новый.

  В Янтарном Храме их приучили к этому с первого дня: дети, притихшие от красоты и величия сводов и колонн, сели с учителем на просторе открытой балюстрады, глядящей с высоты горы на раскинувшийся мир. И вот светлеющий горизонт пробило яркое солнце, как будто кто-то огромный протянул руку и открыл шкатулку с ликующим светом и огнем.

  Шли месяцы и годы обучения, и в будущей жрице поселилась радость каждого нового дня. Позже, став посвященной, Алейна убедилась, что эта радость не случайна: первый рассветный луч, дотянувшийся до ее, обновляет связь с богиней, возвращает потраченные силы и дарит тепло прикосновения Матери.

  Стоя перед алеющим небом, занявшимся огнем, девчонка раскинула руки и замерла, принимая дар Хальды, и первый луч упал ей на макушку, скользнул по лицу, как ласка любимой руки. В жилах потекла сила, наливаясь из божественной длани в смертный в сосуд. Приняв столько, сколько смогла, Алейна поклонилась и сказала:

  - Спасибо, Мама. Я донесу все до тех, кому нужнее, не расплескав ни капли.

  Слова были ритуальные, но девчонка каждый раз имела ввиду то, что говорила.

  Сзади скрипнул створкой недремлющий Дмитриус.

  - Доброе утро, - сказал он.

  - Доброе, - ответила она.

  Подойдя к Стальному, коснулась выцветшей желтой улыбки у него на груди. Желтую рожицу было уже почти не видно.

  - Надо подновить твое лицо. А то совсем стерлось.

  Растирая резеду и чистотел, благо, первое было у нее в сундуке, а второе росло на севере в изобилии, Алейна смотрела на него и думала, как быть.

  - У тебя сердце бьется сильнее обычного, - сказал Дмитриус.

  - Потому что я думаю о тебе.

  - Что думаешь?

  - Ты спас меня, и наверное нас всех.

  - Не впервой.

  - И мне очень радостно. Что ты смог победить соблазн Ареаны, потому что в тебе есть любовь. И конечно я рада, что эта любовь... ко мне.

  Она понемногу сыпала в желтую жижу протертый яичный порошок, и равномерно взбивала ее.

  - Но ты любишь другого? - с насмешкой сказал Дмитриус. Он всегда защищался насмешкой и ехидством там, где дело касалось чувств. Из него вышел бы замечательный гремлин, неожиданно подумала Алейна, и улыбнулась внутри.

  - Это не важно, - ровно сказала она снаружи. - Важно, что я не люблю тебя.

  Стальной еле слышно вздохнул. А так как вздыхать ему было нечем, то звучало это как тихое, едва слышное:

  - Ыыыыыхых.

  - Стой-ка ровно, - сказала она, окуная в плошку с желтой массой большую кисть. И стала рисовать желтую мордочку у него на груди. Кляксы глаз, круг лица, изгиб большой и залихватской улыбки. Требовалось по четыре раза обвести все это, чтобы бледно-желтая краска стала ярко-желтой.

  - Это потому что я железный? Не живой?

  - Я не знаю, почему. Любовь не формула заклинания. И даже не молитва.

  - Живой я был еще хуже, - прогудел он.

  - Прекрасно помню, - засмеялась Алейна. - Невысокий, тощий, вечно сгорбленный, весь рябой, зубы желтые и серые, как будто всю жизнь жевал гашиш.

  - Не жевал, а курил, - в железном голосе все же слышалась обида.