Книга кладбищ

— Язык — наиудивительнейший из всех человечьих органов. Именно им мы пробуем вино и яд, им произносим слова любви и ненависти — всё одним и тем же языком! Иди же! Говори с ней!

— Да нет, пожалуй, всё же не стоит.

— Стоит, сэр! Ещё как стоит! А я напишу об этом, когда всё будет позади.

— Если я выйду из Растворения для одного человека, другим тоже станет легко меня увидеть.

Неемия Трот сказал:

— Послушай меня, юный Леандр, юный герой, юный Александр. Если тобой овладела трусость, то жизнь твоя — ничто, и ничто будет твоей наградой.

— Разумно, — сказал Ник. Он был рад, что додумался поговорить с Неемией. В конце концов, кто ещё может дать хороший совет, если не поэт? И тут он вспомнил…

— Мистер Трот, — попросил он, — расскажите мне про месть.

— Это блюдо лучше подавать холодным, — сказал Неемия Трот. — Не следует мстить, когда ты весь пылаешь от жажды мести. Следует дождаться подходящего часа. Был такой ирландец, О'Лири, у которого хватило надменной наглости накропать заметку о моём первом сборнике стихов, который назывался "Букет красот для джентльменов чести", и в заметке говорилось, что это ничтожнейшая писанина без формы и содержания, и что, якобы, бумага, на которой она была написана, нашла бы себе лучшее применение в… У меня даже язык не поворачивается это повторить. Просто поверь мне на слово: это было наиомерзительнейшее сравнение.

— И вы ему отомстили? — спросил Ник.

— Ему и всему бесстыжему племени! О, как я отомстил им, мистер Иничей, о, месть моя была ужасна! Я написал во многих экземплярах заметку, которую прибил к дверям всех трактиров Лондона, где околачивался всякий писательский сброд. Я написал там, прибегая к моему тонкому литературному гению, что более не буду сочинять для них, а буду писать лишь для себя и для потомков, а для них за всю мою жизнь не издам более ни стиха! И в завещании своём я написал, чтобы все мои стихи похоронили вместе со мной неизданными, и лишь когда потомки спохватятся, что сотни моих произведений — пропали, пропали! — лишь тогда следует вскрыть мой гроб и взять мои стихотворенья из моих мёртвых рук, чтобы, наконец, опубликовать их ко всеобщему ликованию. Всё-таки так ужасно — опережать собственное время…

— То есть, после вашей смерти вашу могилу вскрыли, а стихи опубликовали?

— Пока что нет. Но впереди ещё полно времени! Потомство бесконечно.

— Так это и была ваша месть?

— Воистину. Возмездия коварнее и действенне было не придумать!

— Нда-а, — протянул Ник, не слишком вдохновлённый этим примером.

— Это блюдо лучше подавать холодным, — важно повторил Неемия Трот.

Ник возвращался с северо-западной части кладбища по Египетской аллее. Он шёл туда, где все пути были прямыми и понятными. А когда солнцу пришло время закатиться, он направился в старую часовню. Он не надеялся, что Сайлас уже вернулся. Просто он привык всегда приходить в часовню на закате, и ему нравилось, что его жизнь имеет свой распорядок. К тому же, он проголодался.

Ник приоткрыл дверь и скользнул в склеп. Он отодвинул картонный ящик, забитый отсыревшими приходскими бумагами, и достал пакет апельсинового сока, яблоко, коробку хлебных палочек и упаковку сыра. Он ел и думал, как и где ему разыскивать Скарлетт. Возможно, придётся сноходить, раз она навестила его именно таким образом…

Он направился к выходу, собираясь присесть на серую деревянную скамейку, как вдруг увидел нечто, заставившее его остановиться. На скамейке уже кто-то сидел. Это была девушка. Она читала журнал.

Ник ещё сильнее растворился, слившись с кладбищем, став не заметнее тени или контура ветки.

Но она подняла голову и взглянула на него. И произнесла:

— Ник? Это ты?

Он помолчал, затем спросил:

— Почему ты меня видишь?

— Почти не вижу. Сперва подумала, что это тень какая-то. Но в моём сне ты выглядел точно так же. Как будто постепенно вошёл в фокус.

Ник подошёл к скамейке.

— Ты что, можешь читать при таком освещении? Здесь разве не слишком темно?

Скарлетт закрыла журнал.

— Странно, — сказала она, — вообще-то действительно темно. Но я читала без проблем.

— Ты… — он замялся, не зная, о чём бы её спросить. — Ты здесь одна?

Она кивнула:

— Пришла после школы, чтобы помочь мистеру Фросту копировать эпитафии. А потом сказала ему, что хочу здесь посидеть немного, подумать о жизни. Обещала потом зайти к нему, мы попьём чаю, и он меня отвезёт домой. Он не стал задавать вопросов. Сказал, что тоже любит посидеть один на кладбище, потому что в мире нет мест спокойнее, — она помолчала, затем вдруг спросила: — Можно тебя обнять?

— Зачем? — спросил Ник.

— Мне хочется.

— Ладно, — он немного подумал и добавил: — Я не против.

— А мои руки сквозь тебя не проскользнут? Ты настоящий?

— Не проскользнут, — пообещал он, и тогда она бросилась ему на шею и крепко сжала его в объятиях, так, что он едва мог дышать.

— Осторожно, — выдохнул он.

Скарлетт отпустила его.

— Прости.

— Нет-нет. Было здорово. Просто ты меня сжала крепче, чем я ожидал.