Книга колдовства

Эта новость придала мне сил, но их не хватило на то, чтобы открыть книгу, поданную Каликсто. Я сидела и любовалась ею, не зная, что делать дальше; я боялась дотрагиваться до нее, чтобы не запачкать. В моем мозгу роились тревожные вопросы. Вообще-то алхимики прежних столетий имели особый термин для моего нынешнего не вполне совершенного состояния: massa confusa.[147] И впрямь, приключилась большая конфузия. Кэл тоже был сконфужен, и его смятение вскоре усугубилось, ведь он никогда не видел ничего подобного и не мог понять…

Короче говоря, Каликсто, как галантный рыцарь, поднял меня на руки и вынес из Комнаты камней. То была, без сомнения, страннейшая pietà.[148] Мы спустились во двор, к фонтану с округлой мелкой чашей. Каликсто посадил меня туда, как ребенка в корыто, и отмыл дочиста. Лишь после этого он заметил мои… особенности; не мог не заметить, ибо обтирал меня рукой, обернутой в снятую рубашку, время от времени прополаскивая ее в воде, а затем выжимая влагу на плиты двора. Наконец, очень деликатно и как будто нечаянно, рука его скользнула ниже.

С быстротой, удивившей нас обоих, я ухватила Каликсто за руку. Слишком поздно: его рука уже достигла цели. Он даже отбросил рубашку, чтобы исследовать то, что предстало его взору, ибо это казалось ему невероятным. Почувствовал ли он? Понял ли он? Он уже видел мою небольшую грудь, а теперь рассмотрел все, что я от него скрывала, и это побудило его к расспросам.

Как ни был он поражен тем, что увидел, это не толкнуло его на грубости или непристойности. Он вел себя как лекарь или повивальная бабка, но все-таки был очень любопытен. Ну что же: он должен был знать. А потому я отпустила его руку и позволила ему удовлетворить любопытство.

Каликсто дотронулся до моего члена, за ним нащупал вагину, затем поднялся и отошел от фонтана. Он глядел на мои груди так, словно они могли ответить на его взгляд. У меня больше не было сил для колебаний или сомнений, я не могла притворяться, даже если бы захотела. И голоса, чтобы все объяснить, у меня тоже не было. Возможно, к счастью: не то я вспомнила бы мифологию и начала рассказывать о гермафродите, порожденном Гермесом и Афродитой, и так далее, и тому подобное, пока Каликсто не почувствовал бы презрение ко мне. Возможности солгать у меня тоже не было. Ведь лжецу требуется не сила, а нечто противоположное — даже не слабость, а какая-то вывернутая наизнанку доблесть, и для такого понятия я не могу подыскать ни одного подходящего названия.

Ложь. Шесть месяцев назад я лгала, сама того не желая. Потом я решила рассказать Кэлу правду, если я когда-нибудь снова его увижу, если он когда-нибудь сядет рядом и согласится выслушать того, кто его обманул. Я смутила Каликсто, показав свое Ремесло в действии, а затем оставила наедине с мучительными вопросами и бросила, оставила одного перед собором под беспощадными лучами полуденного солнца. Нет, больше никакой лжи. Эти три слова я вновь и вновь говорила сама себе, когда Каликсто не было рядом. Они звучали во мне, как мантры.

Но теперь у меня не было голоса.

Однако Бру, обнажив меня, обнажил и всю мою ложь. (За это я возненавидела его, и мне стала безразлична его дальнейшая судьба.) Я сидела обнаженная в чаше фонтана. Пускай Каликсто посмотрит на меня и примет решение.

Когда юноша заговорил, пришел мой черед удивляться.

— Твои глаза, — произнес он.

Для первого раза Каликсто успел увидеть много, очень много, однако предпочел спросить о моих измененных зрачках, не прикрытых темными стеклами очков. Ведь когда мы с ним познакомились, мои зрачки были спрятаны за синими стеклами. Я лгала ему, как и всем остальным, кто меня об этом спрашивал (это делали немногие, поскольку никому не было до меня дела). Я говорила, что страдаю врожденной чувствительностью к любому свету: солнечному, лунному, свету свечей. Ложь, сплошная ложь.

Однако теперь, взглянув на Каликсто, я кивнула ему: «Я все объясню». И действительно попыталась прохрипеть пару слов по поводу моего жабьего глаза, но не сумела: изо рта вырывалось какое-то воронье карканье. Вернется ли ко мне голос? Мне оставалось лишь снова кивнуть, на сей раз указывая направление — наверх.

Что я хотела сказать? Вытащи меня из фонтана? Иди наверх, в Комнату камней? Или в библиотеку? К Бру? К оставленной там книге Себастьяны? А может быть, все сразу?

Не могу ответить определенно, но вскоре мы вернулись в библиотеку, пройдя через жутковато затихший двор, где не было видно светоносных питомцев зверинца Бру. Куда они подевались? Неужели все крылатые твари улетели? А почему павлины забились в самый темный угол? В библиотеке я уселась посреди фолиантов и положила перед собой книгу Себастьяны, не решаясь открыть ее. Что я там найду? Что случилось с моей мистической сестрой и ее спутниками? По правде сказать, меня уже не интересовал тот «сюрприз», обещанием которого она выманила меня из Флориды. Сюрпризы и ложь скроены из одной материи.