Книга колдовства

Хаусман и его люди также получили известия о горевшем поблизости от Индиан-Ки ночном огне. Команда судна, стоявшего на якоре неподалеку от островка, увидела костер и после этого якобы послала на остров патрульный катер. Отправился ли кто-то на разведку в действительности, или приказ оказался невыполненным, я не знаю. День после кремации Асмодей провел в местной таверне. Он не просто пил, а еще и прислушивался к разговорам завсегдатаев, чтобы выведать, нет ли у них каких-либо подозрений насчет случившегося. Кэл тоже пообщался с местными жителями и пришел к выводу, что островитяне встревожены и начеку, хотя среди них господствует мнение, что уж очень это неосторожно и «не по-индейски» — выдавать себя врагу подобным образом. Другие, настроенные менее воинственно, решили, что это горело зажженное молнией дерево. К счастью, никто не связал случившееся с нами.

По единодушному решению островитян Хаусман созвал местное ополчение. Набралось тридцать с лишним человек, все крепкие белые мужчины, проживавшие на острове, да еще шесть рабов. В отряд вошел и Каликсто, но Асмодей решительно отверг попытку призвать его в ряды местного войска, для большей выразительности вылив стоявший перед ним стакан рома прямо в шляпу «лейтенанта». Для тех же, кто «встал под ружье», сам этот термин мог показаться весьма странным — кабацкая поножовщина была им ближе и понятнее, чем организованные военные действия. Оружие в их руках представляло опасность, а потому, когда индейцы в рассветных сумерках высадились на остров, большая часть ружей, имевшихся на острове и способных послужить для его защиты (разумеется, отнюдь не тот арсенал, которым рассчитывали овладеть индейцы), остались запертыми в застекленных шкафах в гостиной Хаусмана. К его дому, стоящему совсем недалеко от нашего, на другой стороне площади, и побежали островитяне, ополченцы и все остальные, разбуженные вышеупомянутым ружейным выстрелом. Я сама видела это из окна. Хуже того: я видела, что индейцы бегут вслед за ними, причем гораздо быстрее.

Потом будут говорить — ибо эта история передавалась из уст в уста, оттачиваясь и обрастая деталями, чтобы в конце концов приобрести блеск и сияние поистине исторические, — что некий страдающий бессонницей плотник, всем хорошо знакомый (тот самый, кто смастерил для нашего дома множество полок), вышел на балкон своего дома поприветствовать восходящее солнце и в первых лучах увидел семнадцать каноэ, уже вытащенных на прибрежный песок. Тот факт, что упомянутый плотник — его имя я до сих пор помню, однако не стану здесь указывать, не желая пристыдить неповинного человека, — успел пересчитать каноэ, красноречиво свидетельствует о боеготовности ополченцев. Однако дело в том, что ни плотник, ни ополченцы ни в чем не виноваты — не они навлекли беду на Индиан-Ки. Enfin, плотник отправился к дому Хаусмана, по дороге наткнулся на отряд воинственных краснокожих, поднял крик — потому что к его появлению те отнеслись более чем враждебно — и своими воплями разбудил соседа. Впоследствии многие притязали на эту честь, но именно сосед плотника и выстрелил из ружья, оповестив население острова о беде, которой страшился в ту пору любой поселенец во Флориде. Мы, все пятеро, едва не столкнулись лбами на лестничной площадке второго этажа, не вполне одетые и не до конца проснувшиеся. Асмодей с обнаженным торсом и дикими глазами выбежал, сжимая в руке пистолет. Он и Каликсто обменялись взглядами, посмотрели на Люка, и прежде, чем тот успел что-либо возразить, Асмодей велел ему оставаться подле сестры — в ее глазах уже бешено вращались жабьи лапки — и повиноваться каждому моему слову. Итак, мы разделились: Асмодей и Каликсто отправились в бой, оставив меня с близнецами и пистолетом Асмодея, дуло которого я на всякий случай направила вверх (как будто он, а не я могла решать, когда ему выстрелить).

— Прячьтесь! — То было последнее слово наших мужчин перед тем, как они ринулись вниз по лестнице и выбежали за дверь.

Люк устремился следом, мы с Лео бросились за ним, крича:

— Назад, назад!