Книга колдовства

Вскоре по получении письма от Эжени все помещавшиеся в ящиках корзины — точнее, плетеные клети с полками из бразильского палисандра, называемого также розовым деревом, к которым книги пристегивались красными кожаными ремешками, — внесли в наш дом, и я велела оставить их в гостиной. Оттуда я уже сама перетаскала тома в свою башню, захватывая по две, по три, а то и по четыре сразу. Там я сложила их в штабеля в зависимости от того, какой интерес они для меня представляли. Те, что были написаны на плохо знакомых мне языках — например, на русском — или нелюбимых языках — например, на немецком, — я отложила подальше, а французские книги подвинула поближе. На них я набросилась в первую очередь, надеясь, что найду там имя Себастьяны. Но, увы, оно мне ни разу не встретилось. Прочие книги я выбирала наугад, повинуясь какому-то необъяснимому капризу с географическим оттенком. Так, например, книги с запада я предпочитала книгам восточным, а книги с севера — тем, что написаны на юге.

Однажды мне пришло в голову, что в Логово слишком давно никто не заглядывал. Я отложила в сторону очередную книгу (помнится, над ее страницами я перенеслась в логово некой перуанской ведьмы, обитавшей внутри пирамиды) и взяла в руки Шекспира, словно для того, чтобы очиститься от Ремесла. Вскоре я осознала, что бормочу себе под нос некое заклинание. Помнится, это рассмешило меня, и я позволила себе выронить многократно прочитанный том, чтобы он раскрылся там, где захочет. То есть решила немного побаловаться библиомантией. Закрыв глаза, я протянула руку, подняла палец и ткнула им в раскрытую страницу. Затем прочла строчки из «Двенадцатой ночи»:

Все пути ведут к свиданью.
Это знают все вокруг.[247]

Я не придала значения этим словам — ведь время и Леопольдина доказали мне, что я не имею способностей к ясновидению. Тем не менее я вздохнула, отложила Шекспира, налила себе немного слегка заколдованного «ведьмина» вина и продолжила странствие по Перу.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Когда все бури ждет такой покой,

Пусть ветры воют так, чтоб смерть проснулась!

У. Шекспир. Отелло

(Перевод М. Лозинского)

Сестра, не слишком хорошо знакомая с ясновидением и морем, вполне могла бы предположить, что «Сорор Мистика» будет плавать еще долго. А почему бы и нет? Она ведь была у нас крепкой постройки, настоящая красавица: крутобокая, с четкими линиями корпуса, с высокими бортами, выкрашенными в темно-серый цвет, с вздымающимися вверх пропитанными олифой мачтами, с туго натянутым такелажем, своей симметрией напоминающим огромную сеть чудовищного паука, с широко расправленными парусами. Кроме всего, небольшая осадка позволяла ей плавать на мелководье и не бояться коварных подводных камней и рифов — она так элегантно приваливалась бочком к разбившимся на них судам. Настоящая красотка. На нее засматривались все моряки, ходившие в море между Кубой и Флоридой. Отчего бы ей не плавать дальше? У некоторых шхун это получается лет тридцать, сорок, пятьдесят, а то и больше. Может, и наша смогла бы, если б мы так беспощадно не заставляли ее трудиться в любой шторм. Мы могли хотя бы предвидеть ее безвременную гибель — если бы Леопольдина потрудилась подумать об этом.

Конечно, мы загнали нашу лошадку, и Леопольдина допустила беспечность… Но, если честно, никто не виноват в том, что «Сорор Мистика» постигла такая участь.

Леопольдина предпочла ничего не предвидеть и, соответственно, не знать, но это право любой ведьмы — ремесло прорицательницы коварно, как морская стихия. Что касается Каликсто и Люка, то им казалось, что такая ладная шхуна сама просится вволю побегать по волнам, как молодая кобылка по зеленому полю или озорная девчушка по цветущему лугу.

Именно небольшая осадка делала «Сорор Мистика» единственным в своем роде судном-мародером. И никогда это не было столь очевидно, как в месяцы, предшествовавшие отплытию моей троицы в Нью-Йорк, когда мы сумели предугадать крушение пяти кораблей, что существенно увеличило наше состояние, но едва не стало причиной гибели нашей собственной шхуны.