— Прежде всего позвольте поблагодарить вас обоих за гостеприимство, — начал он. — Вы нам ничем не обязаны, а мы пришли просить вас о большом одолжении...
— Оказать вам большую честь, — перебил его Кречет. Судя по тому, как он говорил, я понял, что они уже спорили об этом.
Кабачок пожал плечами:
— Мне следовало начать с объяснения, кто мы такие. Теперь вы знаете наши имена, и, хотя вы живете так далеко от города, вполне вероятно, что вы также знаете: мы — пять самых богатых граждан города.
Прилипала откашлялся:
— Нет, гм, не так. Не намереваюсь, гм, противоречить, но не, э, я.
— У твоего Капитула больше золота, чем у любого из нас, — сухо заметил Струп.
— Не моего, а? Хранитель, гм, исключительно. — Приятный соленый ветер трепал его волосы, заставляя его выглядеть глупым и благословенным, одновременно.
Лиатрис обратилась сначала к тебе, Крапива, а затем ко мне:
— Мы — пять человек, которые наиболее успешно надули всех и получили деньги и власть, вот и все. Мы хотели их, все пятеро, и мы их получили. И вот мы здесь и умоляем вас обоих о помощи. Мы просим не дать нам перерезать друг другу горло.
— Нет, э...
— Он будет это отрицать, — сказала она нам, — но, все равно, это истинная правда. Наши деньги принадлежат нам: мои — мне, Кречета — ему и так далее. Патера будет настаивать на том, что его — на самом деле не его, что они принадлежат Капитулу, и он только заботится о них.
— Браво! Именно... э... так. В точности.
— Но у него они есть, и, как сказал Струп, у него, вероятно, их больше, чем у любого из нас. У него есть и брави, быки, которые ломают головы, когда он захочет.
Прилипала упрямо покачал головой:
— Среди верующих много… э… отважных людей. Это я, хм, признаю. Мы, однако... э... никогда...
— Он не должен платить за это, — объяснила Лиатрис. — Но мы платим своим людям.
— Если это не так, то что ты здесь делаешь? — спросил Струп у Прилипалы.
Кабачок снова постучал по столу:
— Вот кто мы такие. Теперь вы понимаете?
Тогда ты посмотрела на меня, дорогая Крапива, приглашая заговорить; но мне ничего не пришло в голову, кроме:
— Не думаю, что понимаю.
— Вы, естественно, не знаете, зачем мы здесь, — сказал Кабачок. — Мы вам еще не сказали. Но скажем сейчас.
— Новому Вайрону нужен кальде, — рявкнул Кречет. — Любой может это увидеть.
Тогда ты, дорогая Крапива, кивнула:
— Он стал ужасным местом.
— Вот именно. Мы пришли сюда, чтобы сбежать из четверти Солнечной улицы, не так ли? Четверти Солнечной улицы и Ориллы. — Кречет усмехнулся. — Но мы взяли их с собой.
— И не только преступления, — заявила Лиатрис, — хотя и их слишком много. Колодцы загрязнены, повсюду грязь.
Кречет снова усмехнулся:
— Совсем как дома.
— Хуже. Грязь и мухи. Крысы. Дело не только в том, что народ хочет кальде, хотя так оно и есть. Мы хотим. Мы, все бизнесмены. Торговцы и купцы. Мошенники, если хотите.
— Я должен... — начал Прилипала.
— Хорошо, все, за исключением Его Высокопреосвященства, который никогда не уклоняется от правды даже на ширину пальца. Или так он говорит. — Лиатрис презрительно улыбнулась Прилипале. — Но остальные из нас должны продолжать свой бизнес, и это стало почти невозможно делать в Новом Вайроне.
— И становится все хуже, — добавил Кабачок.
— Положение ухудшается. Именно так.
— Разве один из вас не может быть кальде? — спросила ты.
Кречет громко рассмеялся; у него был хороший, раскатистый смех:
— Предположим, завтра один из нас станет кальде. Как насчет старого Кабачка? Он этого хочет.
— Я уверена, что всё чудесным образом улучшится.
Кабачок поблагодарил тебя:
— Для тебя и твоей семьи так и будет, Крапива. Как ты думаешь, будет ли так же для них? — Он оглянулся на Кречета, Прилипалу, Струпа и Лиатрис.
— Тоже улучшится, я думаю.
— Ни на бит. — Кабачок и раньше стучал по столу, а теперь стукнул по нему кулаком, отчего наши кружки и тарелки задребезжали. — Я возьму все, что смогу. Я сделаю все возможное, чтобы разорить их, и, если вы спросите меня, я добьюсь успеха. — Он улыбнулся и оглянулся на женщину и трех мужчин, которых я считал его друзьями. — Они хорошо это знают, моя дорогая. И, Крапива, они сделают то же самое со мной.
— Нам нужен кальде Шелк, — сказал тебе Струп. — Я был первым, кто это предложил.
— Он все еще в
— Тогда это сделаю я. — Лиатрис потянулась через наш самодельный стол и накрыла твою руку своей. — Возможно, он мертв. Я уехала шестнадцать лет назад, и это, конечно, возможно.
— Хм! — Прилипала откашлялся. — Теократия, а? Я предлагал это, но они не хотят, э, если... э... я. Но, хм, патера Шелк, а? Да. Да, он. Третья сторона. Все еще авгур, а? Несмываемое... э... освящение. Так что... Изменение? Смягченная… э… теократия. Мы двое, хм, сообща. Я согласен.
— Либо это, либо мы будем сражаться, — подытожил Кречет, — и сражение уничтожит город, да и всех нас тоже, по всей вероятности. Покажи им письмо, Кабачок.