Книга крови

Фурия карабкалась вверх по нагромождениям застывшей лавы, усталая и измождённая. Каждая её косточка ныла. На ней были широкие камуфляжные штаны и серый свитер, который был ей слишком велик. Ей выдали их по прибытии в ночное убежище. В пещерном бункере Федры вся одежда, – а также многое другое, увиденное Фурией, – была когда-то подобрана на полях сражений и отвратительно пахла. Приблизительно как бинты, снятые с мумии.

Каждые несколько шагов Фурия останавливалась, чтобы посмотреть, поспевает ли за ней Зибенштерн. Он опирался на свой посох, для которого старику всё сложнее становилось находить точку опоры среди бесконечных ям. Её спутник уверял, что помощь ему не требуется. Девочка размышляла, отклонял ли он именно её помощь или просто слишком много времени провёл в одиночестве – здесь, в ночных убежищах, и до этого, на вилле Анжелосанто, в которой он отгораживался от мира целых полтора года, – и поэтому привык рассчитывать только на себя.

Порывы ветра трепали чёрный дождевик старика и часто забрасывали длинные седые волосы, собранные в хвост и выбившиеся из-под воротника, через плечо ему на грудь. Когда пряди волос падали на лицо и мешали смотреть, старик изрыгал проклятия.

– Может, скажешь наконец, что нам тут понадобилось? – повысила голос Фурия, перекрикивая рёв бури и дальние раскаты грома на горизонте.

То, что она вначале приняла за грозовой фронт, закрывающий небо, оказалось совсем не грозой, теперь она ясно видела это. Идеи уже давно добрались до ночных убежищ и «обгладывали» их края. В недалёком будущем они поглотят и долину, в которой укрылись тысячи чернильных поганок.

– Сейчас увидишь, – ответил старик. – Ты обязательно должна узнать всё. Всю правду.

Неужели? Фурия не верила, что старик беспокоился именно о ней. А если и беспокоился, то скорее о своей собственной правде, о том, что он сам считал таковой, о том, во что хотел заставить поверить и её. Фурия безуспешно искала в его морщинистом лице черты юноши, которого она когда-то знала, Северина Розенкрейца, её последнего предка, оставшегося в живых. В своё время он написал множество книг и вызвал к жизни мир библиомантов. Теперь же, почти двести лет спустя, о бурной молодости Зибенштерна напоминали лишь его глаза, зорко следившие за каждым движением девочки.

Старик настоял на том, чтобы Фурия вместе с ним поднялась на этот горный хребет, хотя было очевидно, что подъём давался ему с трудом. Возможно, Фурия правильно сделала, что не стала ему отказывать. И возможно, он действительно чувствовал себя перед ней в долгу и хотел рассказать ей что-то похожее на правду. Или хотя бы объяснение всему происходящему.

Они молча продолжали восхождение по пересечённому расселинами хребту, переступая через трещины, обдирая колени и щиколотки об острые камни. Один раз они спугнули тощего кролика, одного из тех, что в изобилии водились в этих местах, – костлявые, странно сложенные зверьки. В ночных убежищах кролики тоже мутировали – до́ма, в Котсуолде, фермер с ружьём пустился бы бежать без оглядки, завидев такое уродливое создание.

С самого начала своего пребывания здесь Фурия много раз пыталась открыть ворота в другое убежище – безрезультатно. После её исчезновения библиоманты Адамантовой Академии запечатали убежища, и у Фурии не хватало сил сломить заклятие.

– Ты мне не доверяешь, – заметил Зибенштерн, шедший позади неё. – И я могу тебя понять. Но так уж случилось, что мы оказались здесь вдвоём и больше нам не на кого положиться – ни тебе, ни мне. Посреди всего этого светопреставления нам придётся держаться вместе.

Голос старика ничем не напоминал голос молодого Северина Розенкрейца, когда-то писавшего ей романтические письма. Северин превратился в Зибенштерна, разочарованного творца библиомантики, отгородившегося от мира и с горечью осознавшего неизбежность конца. Его главное детище, его рывок к абсолютной свободе в итоге стал его же темницей.

Когда до вершины хребта оставалось всего несколько шагов, Фурия остановилась и снова обернулась к своему спутнику.

– Светопреставление, да? – Она протянула руку в направлении тёмной бурлящей массы на горизонте. – Это ты называешь светопреставлением?

– Изо всех нас тебе можно опасаться идей меньше всего, – возразил Зибенштерн. – Они уже отпустили тебя однажды и отпустят снова.

– Что ты знаешь про них, если так уверен в этом?

Старик пожал плечами:

– Я слишком стар, чтобы подвергать сомнению факты. Они проглотили тебя, а потом выплюнули. Разве это не доказательство?

– С ума сойти, как мне повезло! – Фурии не понравился собственный сарказм, с которым она широким жестом указала на потрескавшуюся бесплодную пустыню вокруг. – Если бы я умерла во время гибели Санктуария, хуже места мне бы не досталось.

Кряхтя, Зибенштерн наконец нагнал её.