Книга Лазаря

– Матиас не хочет, чтобы мы донимали его расспросами о Лазаре, – заметила Мари, пока Клара накрывала стол. – Может, ты и прав – он подбрасывает информацию кусками, чтобы мы сами додумывали.

– Не знаю, – отозвался я. – У меня ощущение, что только я должен что-то додумывать, а остальные знают гораздо больше. Ты, например.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Мари. – О чем я знаю больше?

Жозеф, сидевший с нами, дремал, опустив голову почти до самого стола. Виктории не было. Как и Нии, которая обычно предпочитала принимать пищу после того, как поедят остальные. Ела она вместе с нами в очень редких случаях, и после сегодняшнего завтрака я заподозрил, что в столовой мы с ней больше не встретимся.

– Например, о чужой тени, – дал я выход своему недовольству. – И почему Виктория не выходит из комнаты. Да и вообще…

Вопреки ожиданиям Мари не стала грубить и называть меня дураком.

– Послушай, Алек, – успокаивающе ответила она, – если я что-то и знаю о происходящем, то все это мне было сказано нашим неандертальцем и Матиасом. Я и не знала, что они всем разное говорят.

– Ну… Может быть, ты и права, – произнес я, смущенный ее миролюбивым тоном. – Да и Хосе, по моему, тоже ни черта не понимает.

Появившаяся со сковородкой жаркого Клара внесла оживление за наш стол. Жозеф мгновенно очнулся и, сглатывая слюну, первым протянул тарелку.

Парню я искренне сочувствовал. Формально у него в миссии была комната, однако ночевать в ней ему доводилось нечасто. В основном он курсировал между деревней и Браззавилем по хозяйственным делам или с поручениями Матиаса. Сейчас Жозеф ожесточенно расправлялся с огромной порцией мяса, будто старался наесться впрок. В городе ему предстояло жить в грузовике, питаясь засохшими булочками и растворимым кофе. Нормальная еда в Браззавиле была по карману только обеспеченным людям и туристам.

Когда Клара убрала со стола посуду и поставила термос с кофе, в столовую заглянул уже готовый к поездке святой отец с пухлым портфелем в руках.

– Жозеф, заводи, – приказал он водителю и, посмотрев на меня и Мари, добавил: – Не забудьте – сегодня в деревне церемония. И Хосе пусть идет, хватит ему отлеживаться.

Церемония. Так Матиас называл шаманские пляски, которое проводили йоруба в деревне.

– Так ведь бокора нет, – попробовал я возразить. – Курицу некому резать.

Матиас зачем-то глянул на свои золотые часы.

– Не беспокойтесь, – усмехнулся он. – Бокор появится. Сегодня особый случай. Всем обязательно присутствовать. Ты, Алек, ответственный.

Сказал и с достоинством вышел. Снаружи донеслось тарахтение двигателя.

Настроение сразу испортилось. Нам полагалось время от времени присутствовать на обрядах вуду, которые проводили хунган с мамбо для деревенских. Никакого смысла в этих представлениях я не находил. Матиас в первые же дни выдал нам распечатанные на принтере брошюры с перечнем всех духов лоа и символами, которые им соответствовали. Я пытался, конечно, запомнить хотя бы несколько, но вся эта чепуха просто не держалась в голове. Хорошо еще, что он не устраивал экзаменов по этому первобытному предмету.

Мари, напротив, очень быстро разобралась во всех духах лоа и с удовольствием служила ходячим справочником. Однажды она обмолвилась, что почти год прожила с каким-то парнем в Новом Орлеане, где подобные церемонии считаются обычным делом. У меня сразу возникло мнение, что припадки одержимости, которые приходилось наблюдать на ритуалах, были очень близки ее наркоманской натуре. И я был совершенно уверен, что все виденные мной конвульсии и вопли были следствием принятия галлюциногенов или еще какого-нибудь дурмана.

Присутствовать на деревенских мистериях было полнейшим мучением. Тем более что я не был способен отличить одного вселяющегося в человеческое тело духа от другого. Мари всегда подсказывала мне и Хосе, кого именно сегодня вызывают. Я же не видел никакой разницы между духами плодородия или хорошей погоды. Одержимые всегда бесновались одинаково. Мари говорила, что это просто определить по символу, который называется веве и чертится мукой в круге. Не знаю, как она это замечала, поскольку сидели мы обычно позади барабанщиков и хора.

Начало всегда было одинаковым. В центре зала стоял столб-митан, символ ворот Папы Легбы, в нескольких шагах от которого находился перистиль, или храм со статуэтками божков, вокруг которого горели свечи. Хунган с мамбо усаживались у стены напротив, парни с барабанами и хор образовывали полукруг, оставляя место в середине для троих унси, основных объектов этого ритуала.

Хунган вставал и начинал церемонию, несколько раз выкрикивая обращение: «Папа Легба, открой врата, дай пройти!» Видимо подразумевая, что Папа Легба, он же Святой Петр, владеет ключами от ворот между нашим миром и миром духов. Без его разрешения ни один лоа не может войти в нашу реальность.