Книга Лазури

— Нам сюда, Отец, — подергала меня за джемпер Суок. Золотая лента вновь обвивала ее тело, свернутая кольцом на голове. Интересно. Впрочем, вполне логично. Не бросать же орудие — и оружие, между прочим! — на лестничной клетке над «телом бездыханным»? К алкашам на лестнице у нас еще кое-как привыкли, а вот позволять соседям наблюдать подобную Курскую аномалию явно не стоило. Еще внутрь полезут или ментов вызовут.

Я заскользил вдоль одной из ветвей. Суок, стреляя глазами из стороны в сторону, указывала путь между листьями. Она выглядела странно напряженной, словно ее что-то угнетало. Интересно, что?

— В чем дело, дочь?

— А? Нет, ничего, Отец, не беспокойся… Просто тут так странно. Я никогда такого не видела. Все такое…

— Да, трудно себе представить, что это не только сон, но и явь. Но не бойся. Дерево пусть и большое, но не злое.

— Дерево? — непонимающе посмотрела на меня она.

— Ну да, Дерево. Ты же видела их на картинках. А в чем дело?

— Ммм… Дерево… Прости, Отец, я хотела бы взглянуть на то, каким ты видишь… это. Ты позволишь?

Я удивился, но спорить не стал.

— Позволить-то позволю, но… Эй!

Я ощутил, как… Дьявол забодай, больше всего это было похоже на то, что моего разума коснулись чьи-то пальцы. Нежные, ласковые — но определенно чужие. Едва я вскрикнул, они сразу отдернулись и пропали, в глазах Суок мелькнул испуг.

— Отец, что такое? Больно?

— Да нет, — поразмыслив, ответил я. — Не больно. Странно — это да. В следующий раз предупреждай, как именно хочешь «взглянуть».

— Я думала, ты знаешь…

— Если бы я знал, дочь, то не стал бы предпринимать этот вояж. Ты «взглянула»?

— Нет, не успела… Думаю, если бы я попробовала сделать это быстро, тебе бы точно стало… больно. Очень больно. Отец, потерпи немного, пожалуйста, я не хочу причинять тебе боль!

— Уговорила, — усмехнулся я. — Давай, смотри. Все равно я уже подготовился.

Ощущение прикосновения мягких рук вернулось, но они как будто вовсе не собирались где-то копаться, к чему я, надо сказать, подсознательно приготовился. Напротив, они легко и плавно скользили по поверхности ума, будто оглаживая, счищая с него невидимую и неведомую пыль. Это, пожалуй, было даже приятно. Чего не сделаешь на благо революции, в сущности? А если дело важное и избежать его нельзя никак, что остается делать? Правильно. Расслабиться и получать удовольствие.

Непосредственно чем я и занялся.

Ее пальцы «гуляли по мозгам» пару минут, не более, но я уже ощущал себя, как после получаса хорошего массажа. Пожалуй, даже тайского. И можете не крутить носами, пошляки, никакой ереси тут не было и в помине. Просто заряд бодрости и одновременно странного спокойствия вошел в меня звездным светом и, свернувшись на дне памяти уютным клубочком, улегся спать, источая легкое сияние цвета зимнего тумана.

Наконец ощущение прикосновения исчезло. Суок глубоко вздохнула, улыбнулась и с каким-то новым интересом посмотрела вокруг. И вдруг рассмеялась.

— Значит, Дерево? Как хорошо! Это куда приятнее видеть.

— А что, раньше ты воспринимала его по-иному?

— Да. Это было очень непривычно, даже неприятно — страшно не люблю чего-то не понимать. Я решила воспользоваться твоим образом, чтобы было проще.

— А что именно ты видела?

Она открыла рот, затем закрыла. На ее лице возникли растерянность и даже беспомощность.

— Я… Я опять не знаю, как тебе объяснить, Отец. Я не знаю таких слов. Мне даже не с чем сравнить: цвета, запахи, прикосновения — все это не подходит. Извини меня, пожалуйста.

— Не надо извиняться. В конце концов, дочь, тебе еще нет и месяца.

— Хорошо, Отец.

Эта ее фразочка уже начала действовать мне на нервы. Но я, разумеется, промолчал.

Листья, листья, листья…

— Вот оно!

Перед нами было дерево соседа — жалкого вида чахлый стволик, росший из плоти Древа. Высотой не более полутора метров, кривое, почти голое, оно даже не было опутано сорняками — в них и не было нужды, если подумать. Собственный хозяин так привык на него плевать, что оно медленно погибало от бескормицы.

— Что ты хочешь сделать, Суок?

Она посмотрела на дерево, потом на меня — и вдруг зарделась.

— Я не… не знаю, Отец. Ты попросил меня показать на нем, что я могу. Но это опасно. Он может этого не выдержать… умереть или сойти с ума…

— Иными словами, тебе его жаль, — прервал я.

— Да, — тихо, но внятно.

Только альтруизма нам не хватало. Я поставил ее на ветвь.

— Ты не должна жалеть его, Суок. Даже если с ним приключится худое, никому от этого плохо не будет. Даже ему.

— Но ведь он может умереть! Перестать быть!

— Пусть так, дочь. Он ведет жалкую, склизкую жизнь, движимый только глубинными мыслями. Взгляни на его дерево. Что хорошего может на нем созреть? Едва ли что-либо, кроме желания поиздеваться над близкими. Ты знаешь, что он бьет свою дочь?

— Бьет?.. — отшатнулась она в ужасе.

— Да. Ремнем. Если он умрет, никто не пожалеет о нем, даже она. Даже он сам не пожалеет… ибо просто не сообразит, что умер. Ты же своими действиями можешь оказать ему даже услугу.

— Услугу? Причинив страдания?..