Книга Лазури

— Я не могу, Отец! Ты у меня один в целом мире, ты ведь… И ты так безответственно к себе относишься! — она уже рыдала взахлеб, тряся меня за куртку. — Ты ведь мог отдать это мне, я бы справилась! Ну побереги себя, ну пожалуйста! Если я тебя не уберегу, зачем мне жить?

— Все, дочь, замяли. Я цел и невредим. И не планирую умирать. Верь мне.

Сердито хлюпая носом, она вдруг с силой рванула молнию на куртке и влезла мне за пазуху — в прямом смысле влезла, вся, прямо с ногами. Зашелестела бумага, отодвинутая куда-то влево. Я почувствовал, как торс обхватили маленькие руки, к груди прижалось теплое тело.

— Ты чего?

— Никому тебя не отдам, — донесся из недр синтетики сердитый голосок. Наружу высунулась ладонь и, цапнув язычок молнии, дернула вверх.

Вот такие пироги с котятами. И снова хоть смейся, хоть плачь. В который раз уже.

М-да. Но делу время — потехе час.

— Веди меня к Шинку, — повернулся я к духу.

Смятение и неодобрение. Нечто похожее на смутный протест и укоризну. Жалостливый до фига? Ничего, это проходит. Отступаться от плана я не собирался. Все-таки Коракс — лопух. Проворачивая свою интригу с подделкой, он не учел стороннего фактора. То есть меня. Руль выскользнул у него из рук, а я его принял. Западня поменяла хозяина и цель. Прекрасно.

Но было и еще кое-что, где-то на периферии, на стыке сознания и бессознательного. Несмотря на снобизм Пятой, на ее высокомерие, ее неслыханное предательство в прошлом, я впервые ощутил к ней нечто вроде сочувствия. Это был грязный трюк. Даже у Тьмы должна быть честь. Звучит глупо и пафосно, но по-другому сформулировать я не могу. Таково мое кредо.

— Веди, — велел я.

Укор. Обида. Покорность.

Держись крепче, Суок.

Коракс

Спустя минут пятнадцать положение стало совершенно безрадостным. Я совсем выдохся, а так решительно ворвавшаяся в бой Суигинто уже не носилась в небе, обрушивая на противников смертоносные ливни перьев, а спустилась к нам, с мечом руках прикрывая спину. Видимо, свои силы она успела порядком поистратить, а пользоваться жизнью Мегу — не хотела, предпочитая перейти в рукопашный. Конца и края тварям не было видно, и в переулках маячили еще более крупные и странные существа.

— Улетай, Первая, и выведи отсюда Соу и Касса! Нам не выстоять!

— Не сейчас, медиум! Есть еще кое-что, что я не успела сказать… Канария, отказавшись помочь, все же дала совет, хоть и непонятный: "Чем прочнее кажется вещь, тем податливей она к песне".

— Канария, эта маленькая скрипачка, гроза омлетов?

— Я знаю ее достаточно долго, чтобы принимать всерьез, человек. Если ты понял, что она хотела сказать, то попробуй, пока еще жив.

Догадки шестеренками завертелись в моей голове, когда я увязал Канарию, мои первые слишком удачные поединки с Соу и поверхностные знания о природе твердых тел.

— Касс, Суигинто, закройте уши!

Что еще могла посоветовать Кана с ее разрушительными симфониями? Почему Суигинто принимала ее всерьез? Все становилось на свои места. Серебро жадными быстрыми нитями вонзилось мне в горло, тут же окутавшееся красным. Первая, не обратив внимания на мою просьбу, металась из стороны в сторону, рубя и пронзая подступавших, выигрывая секунды, и когда я схватил ее, зажимая уши, то получил ощутимый удар крылом, которого, впрочем, тогда не заметил.

А потом я закричал.

Вибрация родилась глубоко внизу горла, тяжелая, низкая, но, поднимаясь все выше через измененные серебром связки, менялась неузнаваемо, распирая меня изнутри, и когда чья-то огромная морда уставилась на меня бельмами огромных глаз, открывая пасть, тон был подобран.

Зубы заныли, когда я изрыгнул чудовищный звук, похожий на визг пилы или крик умирающей электрогитары, которую разбивают об сцену при выкрученных на максимум усилителях. Он длился и длился, меняя тональности, опускаясь и подымаясь от визга до гула, и, кривясь от боли в трескающихся зубах, я мстительно скалился, наслаждаясь картиной смертей и разрушений. Ведьмин крик оказался действительно силен.

Когда отзвучала последняя нота, ноги отказались держать меня и я грузно осел в оседающую пыль, смешавшуюся с кровью. Серебро осторожно покидало изуродованное горло, сменяясь покровом алого, залечивавшего раны. Суигинто что-то говорила, но уши после такого испытания были явно не в состоянии воспринимать речь. Плюясь кровью и осколками зубов, пытаясь восстановить слух и голос красным плетением, я был слаб и беспомощен, пока не вспомнил, что говорила мне Соу, давно, еще в самом начале пути.

Отвлекаясь на причиненные ведьминым криком разрушения, можно было забыть о собственных ранах и слабости, а забыть здесь означало избавиться. Происходящее вокруг мне в этом очень помогло.

Изувеченные тела на глазах растекались мутными лужами Моря, собираясь и стягиваясь воедино, в жидкую бесформенную фигуру. Нас почтила своим присутствием сама Темная Мать.

У нас на глазах она приобрела внешность обвязанной платочком старухи с клюкой и истошно заголосила противным голосом, размахивая руками.