Книга Лазури

— Я ведь тоже слышу его голос. Он, похоже, знал прежде ту, которую ты велишь ему найти, и старается разыскать именно ее-прежнюю. Но она сильно изменилась с тех пор. Старый след потерял остроту и почти затоптан, но не стерт.

— Да, со следами у него по жизни большие проблемы. Значит, искать Шинку нам придется самим. Печа…

— Отнюдь, — я невольно вздрогнул. Не от Лапласа ли она подцепила это словечко? — Он не сломался, он просто в растерянности. Его сбивают с толку два разных образа, принадлежащих объекту. Нужно выделить один из них и придать ему доминантность, чтобы он наконец понял, чего ты от него хочешь.

Выделить и задать приоритет. М-да. Напоминает отладку программы. Может, магия — это и есть математика? Какие же уравнения решает янтарь? И какие решал почти забытый мной черный лед? Тьфу ты. Проще не лезть в такие дебри. И в небе, и в земле… Да, братишка Антракс. И в небе, и в земле.

— Так какой образ ты хочешь расцветить, Отец?

Какой образ? Ха. По-моему, выбора тут в принципе не существовало. Хотя я по-прежнему ощущал на макушке кожаный шлем летчика, с логикой у меня пока было в порядке. Глупо цепляться за отпечаток, что смазался и может вообще никогда не вернуться. Всегда нужно идти по свежему следу.

— Последний.

На ее лицо легла тень.

— Отец, я прошу тебя, не делай этого.

— Ты имеешь что-то против?

— Да. Это слишком опасно. Позволь мне.

— Я могу справиться сам.

— Да, можешь… — вдруг ее глаза заискрились слезами. — Да, можешь! Но я не хочу, не могу подвергать тебя этому снова! Мне ведь тоже больно видеть, как ты мучаешься! Отец, я не дам… не позволю тебе вновь в это влезть и страдать! Почему ты все время берешь на себя все тяготы? Я сильная, я могу тебе помочь, а ты мне не позволяешь! Дай мне хоть раз что-то сделать для тебя!

Ох уж эти дети. Мне тоже не хотелось впутывать ее в это дерьмо, но, взглянув ей в глаза, я промолчал. В нынешнем состоянии она явно была близка к тому, чтобы связать меня лентой, упаковать в рюкзак и в дальнейшем проделывать всю грязную работу самой. Чтобы я пальчики не занозил и не испачкал. Елки-моталки. Терпеть не могу, когда со мной нянчатся.

Хотя, с другой стороны, для нее это станет неплохой практикой. У ней впереди еще много трудной и пакостной работы. Будет лучше, если она примется за нее чуть более подготовленной.

— Хорошо. Делай свое дело.

Я отвернулся. Немного оскорбленности в лучших чувствах не повредит.

— Ну не надо обижаться, Отец, я ведь права!

— Права так права. Приступай. Времени мало.

Она жалобно посмотрела на меня, но на попятный не пошла. Твердость характера. Just as planned.

— Иди сюда, светлячок, — она протянула руку, и Бэрри-Белл послушно устроился у нее на пальце. Ее глаза плавно закрылись.

Какую-то секунду ничего не происходило, а затем она побледнела и схватилась свободной рукой за висок. Бэрри-Белл начал переливаться всеми цветами спектра. Ее губы разжались, она резко и часто задышала. Из-под стиснутых век потекли два тоненьких ручейка.

Суок!

Тонкий и сдавленный вскрик вырвался из узкой груди и расколол пространство на тысячи вращающихся острых кристаллов.

Суок!

Не раздумывая, что и как делаю, я очутился рядом с ней. Моя рука опустилась ей на макушку. И я умер.

Боль, страх, отчаяние, безнадежность! Черные разводы космоса, пронизанные редкими грязно-серыми потеками. Рассыпающаяся память. Идущие трещинами пальцы. Водопад ледяных невидимых слез. Кха-а-а-а!.. Отец… Я поворачивался и уходил, скользнув по ней безразличным взглядом. Я ли? Нет. Я стоял у подножия черного утеса, на вершине которого билась в судорогах фигурка, вырезанная из ночи белым безжалостным сиянием, не рассеивающим тьмы. И в бесцветном небе я видел себя — гораздо лучшего, чем я есть, красивого, сильного и доброго. И этот я — уходил. Сотрясяющаяся на коленях фигурка простирала ко мне дрожащие руки. Ко мне? Нет. К нему.