Книга Лазури

О-о-о-о-й-е-е-е-а… Далекий гул серебряных труб. Я сижу на высоком утесе над бездной и смотрю вниз. Там, в глубине, клубится и переползает серая мгла, скрывающая усеянное осколками кроваво-красного гранита далекое дно, которого нет и не будет никогда, во веки веков, до тех пор, пока Вселенная не обратится в ничто и вершители судеб не станцуют на ее высохших позвонках разрывающую безвременье и антипространство паралайи, крушащую громом затаившиеся в складках огненного плаща уснувшего Бога крупицы света сухую чечетку. Все уснут, все уйдут, все умрут, и только тот, кто знает, но молчит, останется сидеть в позе лотоса на бесцветных волнах, храня на груди хрупкий зародыш лишенного боли и ужаса юного мира. Кто он? Зачем нужен этот мир? Бездна Ерквиста. Кто такой Ерквист? Ерквист, остановись… Ерквист остановлен. Все остановлено.

Я вдыхаю туман в смутной надежде, что он окажется ядовитым. По моему черно-серому облачению текут слезы.

Ооойе-ааарр!.. Все ниже и ниже, вдаль, вниз, вглубь, в покой, к началу времен устремляюсь я, рассекая холодный эфир, туда, где во мраке пещер слепые рыбы изредка бьют хвостами по не ведавшей солнца воде, заставляя испуганное эхо метаться холодным вихрем под черными сводами над темной, изредка скручиваемой тяжелыми волнами поверхности Зеркала Мойр. Когда моя угольно-черная тень проносится в его глубине, безмятежные тихие хищники испуганно бросаются в стороны. Дальше, дальше… о-о-о-о-й-а-а… Отсюда — наверх, во вне, в небо, облакам в лицо и за пределы мира, прочь, туда, где сине море — ночь, где лунный челн плывет меж волн и звезды — маяки точь-в-точь, туда, где тонкий шелк небес скрывает алый Антарес… Сердце Скорпиона, алые глаза, родные, треск крушащихся дум, дум, дум, дым, дым, дым! Хрустнули кости, космос в спину, сдвину эту плоскость — еще немного дыма! Дым! Дух! Вздох тараном ребра месит! Чужие свойства, мысли, песни — мерзость! Плесень! Разбесит. Месть! Ножами вражье мясо искрестим — месть! Врубаясь в кости с треском хреским — месть! Больше мести! На серой гирлянде повесим месяц тихий, жемчужноперый… Перья, любимые перья… Алый, сиреневый, зеленый, зеленый, зеленый…

А-р-р-ро!

Хиле! Иле! Иле! Тяжелый мрак и ночь без звезд, затопленных мертвящим сном. Растрепанным пятном я лежу, обессиленный, на янтарной пряди волос бесконечно безжалостной аорты Вселенной, затянутой непроницаемым для недостойных Несбывшегося волшебным стеклом. Я бился в него изо всех сил, рвался внутрь, в сладкий яд смерти, ломая хрупкие, наполненные отравленным воздухом кости. Прочь, в жизнь из не-жизни, в смерть из не-смерти, сдайте мне джокер и дайте погибнуть — верьте! Пустите! Я не нужен! Пустите!

Пусти меня, Река… Я плыву по Реке с банкой колы в руке… Нет, я не плыву, я просто лежу на ее волнах, отторгнутый чужими вероятностями, как раковая клетка, у которой не осталось ни сил, ни желания, ни смысла мутировать дальше. Будь проклято все, все, все. Моя слабость, моя гордыня, моя глупость. Зачем я ей? Зачем я им?

Я не нужен, не нужен, не ну…

Прочь от всего, падая в небо, оставляя на медовом стекле темно-красные капли.