Книга магов (антология)

— Вы слушайте, слушайте! — Алискин голос крепчал. — Вы хотите, чтобы я помогла вам? Так это и есть моя помощь! Я расскажу вам о предательстве и о том единственном человеке, который назвал вещи своими именами! Ведь у вашего мужа наверняка есть друзья, приятели, родственники? И все — молчат, потому что это не их собачье дело? Да? Угадала? Так вот — слушайте, и я расскажу вам, как погиб Роланд и как целое войско пыталось оправдать предателя. Но нашелся один человек, который даже плохо знал Роланда, однако именно он однажды вечером, когда дружины остановились на привал, стоял за палаткой, ругал слугу, пустившего коней пастись на дурной луг, и вдруг услышал, как летит издалека голос Роландова рога…

* * *

Смятение в войске росло. И не раз уже прозвучали слова: суд под королевским дубом!

Граф Гвенелон, которого Карл сгоряча велел взять под стражу, как-то непонятно опять оказался среди своих родичей и не расставался с саранским кастеляном Пинабелем, бойцом незаурядным и возвышавшимся над конным строем, как башня. Гвенелон, мужчина статный, казался рядом с ним подростком. Справа и слева, сзади и спереди ехали овернские бароны, преданные Пинабелю.

Карл решился. С вечера слуги ладили скамьи из дерна, овалом окружившие невысокий, но раскидистый дуб. Королевское кресло тоже было дерновым, спинкой ему служил дубовый ствол, а сиденье покрыли александрийской парчой из сарацинской добычи. Наутро же Джефрейт д’Анжу протрубил в рог — и бароны в лучших своих одеждах поспешили к дубу.

Они рассаживались — статные, в метущих по траве плащах, и у каждого плащ был заколот на правом плече драгоценной пряжкой, из-под длинных туник виднелись чулки, крест-накрест перетянутые узорчатой тесьмой, и мягкие кожаные башмаки. Все были при мечах, но не более. При боевых мечах, многие из которых носили громкие имена и имели приметный облик.

Сам Карл был опоясан славным мечом по имени Джойоз, в честь которого боевой клич франков был «Монджой!». Двое баронов его свиты, Рабель и Гвинеман, принесли на суд меч Роланда, Дюрандаль, и меч его друга Оливьера, Альтеклер. Молчаливое присутствие мечей придавало собранию мрачную торжественность — мертвые безмолвно требовали справедливости.

По правую и левую руку от Карла были места для Оджьера Датчанина, Немона Баварского, Джозерана Нормандского, Джефрейта Анжуйского, королевского знаменосца, и прочих близких к королю рыцарей.

Напротив же приготовили место для обвиняемого Гвенелона и также для тех, кто желал его поддержать, а их было немало.

За скамьями баронов собрались дружинники и челядь. Если бы сарацины вздумали сейчас отбить у франков добычу, они могли беспрепятственно угнать и повозки, и навьюченных мулов — даже те, кому полагалось бы стоять на страже, пришли услышать суд.

Опять протрубил Анжуец — началось!

— Мои бароны! — обратился Карл. — Горестно мне, вашему королю, просить у вас справедливости. Обращаюсь к вам с жалобой на этого вот графа Гвенелона, стоящего перед вами. Вот мое обвинение! Когда мы были в Испании, я собрал вас всех, потому что хотел назначить исполнителей для важных дел и, среди прочего, избрать посланца, чтобы отвезти мою грамоту к сарацинам в Сарагосу. Племянник мой Роланд посоветовал послать графа Гвенелона, и все согласились, что он наилучшим образом исполнит поручение. Однако граф принялся кричать, что мы посылаем его на верную смерть. Если я неверно излагаю, пусть свидетели поправят меня или дополнят!

Бароны переглядывались, кивали — король повторил то, что им было хорошо известно.

— Нам нечего исправлять, Карл, — сказал Немон Баварский. — Продолжай свое обвинение.

— Граф Гвен ел он вернулся из Сарагосы целый и невредимый. Я поблагодарил его за успешное посольство и полагал, будто среди моих баронов опять воцарился мир. Однако когда мы собрались на военный совет и рассуждали, как уводить войско из Испании, большинство решило, что в Ронсевальском ущелье необходимо оставить арьергард. Мы с добычей не могли двигаться быстро, и существовала опасность нападения со стороны сарацинов. Они могли пуститься вдогонку и отбить добычу.

Карл замолчал, глядя на Оджьера Датчанина. Тот встал и повернулся к баронам.

— Да, именно по этой причине мы решили оставить арьергард, хотя я уже тогда говорил тебе, король, — сарацины не посмеют двинуться за нами следом. Они получили хорошую трепку и не скоро опомнятся. И наши лазутчики доносили то же: сарацинское войско далеко и не угонится за нами. Но этот вот граф Гвенелон настоял на том, что оставить в Ронсевале арьергард необходимо!

— Погоди, Датчанин, погоди! — одернул его Баварец. — Обвиняет король, прочие слушают. Говори беспристрастно.

Оджьер дернул шеей, что он проделывал бессознательно всякий раз в минуту сильного волнения, — сказывался давний удар по загривку.