Книга масок

Птица, птица голубая,
Дай мне знак, – меня узнали?
Ночью стала ты другая,
Словно лебедь белой стала.

Птица, птица голубая,

А служанку ты узнала,
Что по ранним по утрам
Открывала ставни рам
У старинного у зала?
Пела в иве, прилетая,
Птица, птица голубая.

Птица, птица голубая,

Ведь служанки уж не стало,
Не откроет по утрам
Больше ставен старых рам.
Прилетишь ли в пору мая,
Птица, птица голубая?

Всегда будут вспоминаться деревни, которые мы видели в лучах заката и которых нельзя забыть. Как хотелось бы туда вернуться! О, вернуться на одно мгновение, вернуться к прошлому, вновь пережить вечер отрочества, вечер юности, вечер любви:

Так дивны вечера, когда деревня дремлет:
Уж скрылись голуби на голубятню спать,
Стихает все и еле звону внемлет,
И ласточкам вверху недолго уж летать,
И вот зажглись огни, зажглись огни для бденья,
Монахинь старых робкие огни,
Проходят люди с фонарями в отдаленьи,
Дорога там едва сереется в тени.

От всех этих видений поэт отрывается с грустной решимостью:

О детство милое, прощай! жить начинаю!
Мы встретимся опять, окончив страшный путь,
Когда и души я, и книги прочитаю,
Захлопну их и сяду отдохнуть.
Быть может, ничего сказать нам не найдется,
Старушкою тогда, о детство, будешь ты,
Что песен не поет и редко улыбнется.

До самой смерти каждый из последовательно сменяющихся возрастов будет казаться нам прекрасной и нежной незнакомкой, которая медленно удаляется и исчезает в тени большой аллеи, где воспоминания наши превратились в деревья, грезящие и безмолвные.

В этой книге детства заключена целая философия жизни: меланхолическое сожаление о прошлом, гордая боязнь будущего. Более поздние, еще не собранные поэмы Батая не противоречат этому впечатлению: он остается в них мечтателем, взволнованно печальным, страстно нежным и кротким, изощренным в искусстве вспоминать, чувствовать, страдать. Но коснувшись двух его драм, «Прокаженная» и «Твоя кровь», признаем ли мы вместе с автором, что здесь перевоплощены в действие те самые ощущения и мысли, какие параллельно он выражает в своих поэмах? Поэмы и трагедии рождены в том же лесу, где растут калина и ясень – вот все, что можно утверждать с уверенностью. На той же почве, под тем же ветром и дождем. Но разница, о которой я уже говорил, тут очень существенна: эти две драмы, похожие на два прекрасных дерева, превратились в настоящие трагедии.

«Прокаженная» представляет собою естественное развитие народной песни. Все, что содержится в ней, выступает здесь с логическою последовательностью, без всякого усилия. Точно она родилась такой в воздухе, в готовом виде, вечером, на устах поэта, возле кладбища и церкви какой-нибудь деревушки в Бретани, среди горького запаха смятого терновника, под грустный звон колоколов, в изумленных взглядах девушек в белых чепчиках. В трагедии ритм является носителем идеи, а в пляске деревянных башмаков скорбная мысль рождается тогда, когда он умолкает. Тут чувствуется гениальность. Третий акт становится изумительным с того момента, когда, узнав свою болезнь и свою судьбу, прокаженный ждет у отцовского дома погребальную процессию, которая должна отвезти его в дом мертвых. И под конец, мы наслаждаемся произведением, в высшей степени оригинальным и законченно гармоничным.

Стих поэмы очень простой, очень гибкий, неравной длины и дивно ритмичный. Это вольный стих во всей его безыскусственной и лирической свободе: