Книга мертвых-2. Некрологи

Углубляясь в темный колодец времени, нахожу ее и себя в самом конце 80-х. Мы в нашей мансарде в доме 86, rue de Turenne. Вторая половина дня, вчера она была крепко пьяна, мы ругались и совокуплялись, ненавидя друг друга потом. Она пьет красное вино, расплескивая его по розово-грязному ковру, вылезла из-под одеял и нашего (я сам сшил его) красного с золотым серпом и молотом покрывала. Я еще в постели, у стены, под покрывалом. На ней только красные трусы, сочные сиськи подрагивают, ее венчает куст красных волос, она слушает, врубив на всю мощность, Грейс Джонс «Аморэ миа!» И подпевает: «Love me forever / And let's forever / To be tonight…» И танцует с грацией сильной тигрицы, рост сто семьдесят девять сантиметров. Из постели я любуюсь ею. И не останавливаю, не пытаюсь ругать за то, что вчера она напилась до дикости. Я понимаю, что она в экстазе. Вот как я эту сцену и Наташу вспомнил в стихотворении «Наташе-1», написанном уже после тюрьмы:

Мы мало зрели парижских прикрас, Наташа!
Мы мало гуляли в вечерний час, Наташа!

У музея Пикассо тебя я застал, ты шла и пела!
Я мимо прошел, я тебя обожал, и душу и тело!

Вечер спустился и был тогда, ты шла в берете!
О, если б вернуть мне тебя сюда, и чувства эти.

«Аморе миа!» — пела Грейс Джонс, пантера, пантера…
Так была ты безумна, и красных волос куст этцэтера!

«Лав ю форэвер!» — кричала ты и ноги сбивала.
Ты умерла, ушла в цветы, и было мало!

Мало мы съели устриц. И роз мы нюхали мало
Тринадцать лет и всего-то слёз, лишь миновало

Ай лав форевер твое лицо и красный волос.
О, если б знал я, в конце концов, что значит твой страшный голос

А значил он вот что: смерть в феврале, под одеялом.
Мы мало жили, и ног в тепле мне было мало…

Выпив, она не устранялась, не спала, как обычные алкоголики. Она впадала в экстаз. Ноги она сбивала, потому что натыкалась коленками, икрами и щиколотками о нашу небогатую и немногочисленную мебель. «Аморэ миа» в исполнении черной пантеры, как ее называли, Грейс Джонс — действительно мощный и глубокий гимн любви, любви вообще: не кого-то к кому-то, а гимн той трагической травле, которую партнеры устраивают друг другу. Ну да, это трагическая травля. Наташа пела вместе с Грейс, и ее голос, низкий и надтреснутый, звучал как любовный вой, как каннибализм самой страшной пробы. Жаль, что Наташа не исполняла эту песню на людях и не осталось записи. Это был ее персональный вой и ее суть.

Стихотворение «Наташе-2» также включило в себя детали нашей жизни в мансарде на 86, rue de Turenne (недавно кто-то вывесил на сайте «Э. Лимонов вне политики» фотографию нашей с нею крыши и нашей мансарды):

Мы любили друг друга при Миттеране,
А когда к власти пришел Ширак,
Мы разошлись, как в Вавилонском плену израильтяне.
Вот так, моя мертвая, вот так…

Там летали самолеты на твои день рожденья.
О четырнадцатое число! О июль!
Там остались всегда возбужденье, волненье,
Там всегда над окном надувается тюль…

Там на рю де Тюренн
Больше нет этих сцен.
Там, где жизнь в розовом цвете цвела
— Лишь чердак… Это так.
И парижских небес зеркала…

Больше нет этих луж,
И тебе я не муж,
И ты мертвая, как крокодил.
Я тебя три династии в прошлом любил
(Да — Жискар-фараон, Миттеран-фараон
И Ширак-фараон, дальше некто, кто он?).

Я тебя три династии страстно волок
— Так, как волк тащит детку-волчонка.
Нет, я больше не смог,
Столь высок был порог,
Вот и сдохла ты, эх ты, девчонка…