Книга мертвых

На Зубовской площади, рядом со Счётной палатой, стоит здание Международного Междугородного Телефона, похожее на улей с сотами. В здании ММТ, на первом этаже налево сидел ещё недавно замечательный дядька Валентин Викторович Погожев и заправлял автомобильным парком ММТ. В феврале 1995 года — выходили ещё однозначные номера «Лимонки» — меня привёл туда «земляк» с Украины, человек из Донбасса, Клочков. (Клочкова я тоже едва знал, он появился из небытия, прочитав наше объявление в газете «Новый взгляд», в 1994 году. Ничего общего с литературой или политикой он не имеет. Клочков строит и помогает строить, а в свободное время реставрирует старую мебель). Клочков привёл меня с дальним прицелом: «Лимонку» печатала Тверская типография, нам нужно было преодолевать расстояние до Твери и обратно, на транспортном средстве, вывозить газету. А средства у нас не было. Погожев проникся симпатией к нашему делу, а вероятнее всего ко мне, и тотчас дал средство. В машине сидел народный вития — щербатый шофёр Сашка, отличный парень, он домчал нас и развлёк. Мы стали ездить с Сашкой в Тверь каждые две недели. Когда «Лимонку» отказался печатать Тверской Печатный Двор, это Валентин Викторович Погожев пошарил среди своих необъятных связей и нашёл нам старого советского снабженца, а снабженец устроил нас в переживавшую тогда тяжёлые времена московскую «Картолитографию», где газета печаталась до 37-го номера. Когда на «Картолитографию» наехали и заставили директора Слуцкого отказаться от печатания «Лимонки», пригрозив, что отберут у него выгодный договор на печатание учебников для московских школьников, Слуцкий выставил нас вон. Мы нашли типографию в городе Владимире, столице одноимённой области, и Погожев, вздохнув, не отказался от нас, но продолжил давать нам транспортное средство. Свыше 180 километров туда, столько же обратно. Если бы нам приходилось платить за машину, за бензин и шофёра, мы бы не смогли выпускать газету. Никак не смогли бы. Только в феврале 1999 года мы наконец купили себе подержанный «УАЗик» и стали транспортно самостоятельны. То есть Погожев поддерживал нас четыре года!

Тучный, седой, невысокого роста, неизменно добрый и вежливый, Погожев сидел за своим столом (в той же комнате — его помощницы Наташа и Женя), и к нему шли бесконечным потоком люди. И звонили телефоны. Мы ничем не могли отблагодарить Валентина Викторовича, разве только что общением с ним. Потому постепенно сложилась следующая церемония. Перед выходом очередного номера я приходил к Погожеву, садился вместе с моим охранником у его стола и развлекал его. Рассказывал о наших митингах, о политиках, с которыми я встречался, об Анпилове, Зюганове, Жириновском, о махинациях с выборами и даже о своих девушках: с 1995 года у меня их сменилось немало. Он ведь сидел неподвижно на месте, ему хотелось знать о мире. Последний год охранником моим был Костя Локотков. В грязь, под дождём, под снегом, в жару — раз в две недели мы сидели там втроём и устраивали этакий клуб обмена мнениями, лишь иногда вставляли своё слово Наташа или Женя, но в основном это был мужской клуб. Погожев, Локотков, Лимонов. Три дядьки. Костян — младше всех — 1970 года рождения.

Как Костян появился в моей жизни?

Когда весной 1998 года женился Мишка Хорс, партия выделила мне в охранники Костю Локоткова. Или точнее: когда стало ясно, что Мишка Хорс женится, где-то уже в начале марта, моим охранником стал Костян. Попал он в партию через Антона Филиппова, вместе они служили в армии в своё время в Германии, размещались в бывшей казарме дивизии «Мёртвая Голова». А вот кто привёл к нам Филиппова, я не помню. Сам, наверное, пришел. Такой, как он — конечно, сам. Костю призвали в армию из Энергодара — города в Запорожской области, что возле атомной электростанции. Там у него остались мама и сводный брат.

Ростом с меня, весом под сто килограммов, Костя вызывал мрачное беспокойство среди наших политических противников. Как-то я привёл его на съёмки телепередачи «Пресс-клуб». Вместе со мной он поднялся по лестнице в комнаты, но спуститься на плато ему не дали: дескать, не участник. Он остался там, наверху, у перил, и стоял, смотрел вниз. Ведущая, старая тётка Кира Прошутинская, встревожилась.

— Почему он там стоит у вас, какой неприятный человек?! В следующий раз приходите без него.

— Он меня охраняет, — объяснил я тётке. — После того, как мне изуродовали навеки глаза, когда били ногами в лицо в 1996 году, партия поместила меня под присмотр охранника. А чем он вам не нравится, добрый сильный человек? — заметил я.

— Нет, уж лучше в следующий раз пусть ждёт вас на улице, — пробормотала она и начала передачу.

Костя всё слышал.

«Дура», — только и сказал он после.

На той передаче были: Довгань — тот, что водка «Довгань», Кургинян и всякие другие любители долго и нудно говорить о чём угодно. Болтуны, словом. Я ушёл от них прямо с прямого эфира тогда, назвав их «старыми жопами». Костя был доволен мной. Он сиял.