Книга мертвых

Каюсь, я стал презирать собратьев по тем далёким семи московским богемным годам, людей московского искусства, когда мне открылись другие способы жизни, куда более героические. А они открылись мне с ноября 1991 года, с первой войны, с Вуковара. Произошла переоценка ценностей, уже вторая по счёту, но куда более радикальная. Первая произошла в 1974-76 годах, когда я попал за границу, а вторая — там, на заснеженных полях территории, называемой «Славония и Западный Срем». Походив и поездив там внутри черно-белого, только чуть подкрашенного хаки — шинелями да соснами — фильма, я всё и всех переоценил. И мифы искусства — всякие там Пикассо, сидящие в парижских кафе, или московские авангардисты, сосущие водку, — немедленно съёжились и поблекли. В ходе войны и боевых действий я там навидался таких фильмов (более всего кажется правдоподобным именно сравнение с фильмами), что богемные годы в Москве показались детским праздником.

Когда железный занавес отменили — случилось это примерно в то же самое время, что и моя первая война, — имея основную базу в Париже, я не избежал встреч с людьми из моего московского прошлого. Среди других приезжали и Сапгир, и Брусиловский, и Холин. Поганый человек, нехороший, я тогда написал безжалостный рассказ «Пассажир машины времени», герой которого Поповский собран из частей, заимствованных у нескольких пришельцев из прошлого, в том числе и у Сапгира. Обыкновенно они появлялись так (цитирую из рассказа):

«Он (она) звонит вам в середине ночи, называет вас уменьшительным именем, как маленького мальчика, глупо гигикает и желает, чтобы вы отгадали, кто он такой.

Вы не помните, чей это голос, вы раздражены тяжёлым неразвитым акцентом в его русском языке. Быстрый и безжалостный, вы холодно изрекаете: «Немедленно назовите себя, не то я положу трубку».

Он паникует, он извиняется. Он обращается к вам нормальным голосом, называет своё, полузабытое, потускневшее от времени имя. Он говорит, что он в Париже и хочет увидеться. Что он позвонит вам завтра».

Весь рассказ я не стану, естественно, цитировать. Процитирую ключевые моменты: вот я встречаю Поповского у метро.

«Откуда он появился, я понятия не имел. И когда. Стоял ли уже рядом или только что вышел из метро. Поповский, в два раза шире достаточно широкого уже в 1967 году Поповского, проще говоря, кусок жирного теста был передо мной. Пегие усы под губой, длинные серые лохмы, начинаясь округ гладкого пятака лысины, падают на плечи. Слишком большие брюки спадают гармошкой на тяжёлые пыльные башмаки, голубая рубашка расстёгнута и обнажает серую шерсть. Дикий старый кабан, запущенный, стоптанные копыта в пыли, шея заплыла в голову — старый товарищ. Мне захотелось убежать от этого человека».

Ещё одна цитата, последняя:

«Он пришёл ещё раз. То есть он пришёл бы и множество раз после этого, желание у него, кажется, было, но случилось так, что во второй раз, разделив со мной обед и вино, он уснул в кресле. Он всегда обладал этой, на мой взгляд, счастливой особенностью отключаться и засыпать вдруг посреди самой шумной группы. Откинув набок голову, сквозь редкие седины просвечивал череп в залысинах, он спал, подхрапывая, и ниточка слюны катилась вниз по подбородку и капала на грудь его новой, купленной в Париже джинсовой куртки».