Книга мертвых

В тот вечер в СиБиДжиБи я увидел и старого седого любовника Гинзберга — Питера Орловского. Тоже поэт, остававшийся всю жизнь в тени Гинзберга. Насколько я знаю, Орловский ничего выдающегося не произвёл. Два старых гомосексуалиста, живущие вместе — очевидно гнетущее зрелище. Гинзберг никогда не пригласил меня к себе: я полагаю, он увидел, что такого, как я, неприязненного типа лучше в дом не вводить, «потом такое напишет!» Последняя фраза принадлежит Михаилу Барышникову, он боялся со мной общаться. Думаю, Гинзберг рассуждал так же. Барышников жив и потому выходит за формат Книги Мёртвых. Обратимся к битникам.

Лоуренс Ферлингетти — так мог бы называться отличный одеколон, мне кажется, и его бы покупали вовсю, в имени Лоуренс чудится и Лоуренс Аравийский, и Лоренцо Великолепный, Герцог Миланский, вообще, это дорогое, увесистое имя. Владелец знаменитого «City Lights» издательства в Сан-Франциско («Городские огни»), он появился в доме Питера Спрэга на Sutton Square, 6 осенью 1979 года. Он летел из Европы, обратно на свой Западный берег, о существовании рукописи моей книги ему сообщил Евтушенко. Очевидно, с лестными комментариями. Вот сцена из романа «История его слуги», где Ферлингетти превращен (по требованию адвокатов моих издателей) в Анджелетти, а Евтушенко назван Ефименков.

«— Ефименков очень высоко отозвался о вашей книге, — перевёл вдруг разговор Анджелетти. — Он считает, что ваша книга — одна из лучших книг, написанных на русском языке за всё время после Второй мировой войны.

— Не знаю, — сказал я, — наверное, ему виднее со стороны. То-то мне так трудно найти издателя на этот шедевр.

— Я возьму вашу рукопись, и если она мне понравится, я её напечатаю. Мы издаём не много книг каждый год, но зато стараемся, чтобы это были отборные книги, — Анджелетти произнёс все это очень солидно.»

«City Lights» издательство и книжный магазин того же имени были, в общем, небольшим издательским домом, специализировавшимся на издании преимущественно книг контр-культуры, но патина времени, имена Керуака и Берроуза давали определённый «Городской огонь» на книги, которые у них увидели свет. Из советской же России «City Lights» выглядeли культовым издательством, печатавшим лишь небожителей, богов и героев.

«Анджелетти пришёл с дамой. Он оказался высоким лысым стариком с бородой, крепким ещё мужиком», — сказано в «Истории его слуги». Ферлингетти родился или в 1914-м, как Берроуз, или в 1911-м даже году. Я полагаю, крепкий мужик должен быть уже мёртв в 2000 году. Если он ещё жив, то, думаю, он не обидится. 21 год назад на Sutton Square, 6 я приготовил им обед: меню помню до сих пор: нарезанный стейк (почти бефстроганов, только кусочки мяса нарезаются крупнее), салат, сыр, пиво «Хайнекен». Мы сели на кухне, огромной, как квартира, за белым круглым столом. Я ещё пригласил секретаршу Питера Карлу Фельтман (в «Истории его слуги» она — Линда). Мы ели и разговаривали. Цитирую:

«— Мы остановились в квартире моих старых приятелей — поэтов Гинзберга и Орловского, вы наверняка о них слышали, — сказал Анджелетти, обращаясь ко мне. — Это далеко на Лоуэр Ист-Сайд, — продолжал он, — Гинзберг и Орловский живут в этой квартире уже лет тридцать и не хотят никуда переезжать, потому что рент необыкновенно низкий. Но район у них ужасный — мы всю ночь не могли заснуть, потому что пуэрториканские тинейджеры внизу в сквере до утра не выключали свои транзисторы…»

Отобедав, Ферлингетти ушёл, взяв мою рукопись. Я спросил Карлу Фельтман, что она думает об этом человеке. «Я думаю, что он не очень bright, Эдвард», — сказала Карла и воткнулась в свои бумаги.

Через месяц Ферлингетти прислал мне рукопись «Эдички» и письмо. Он предлагал мне сократить книгу и изменить её конец, устроить в конце political murder — политическое убийство. А в P.S. он лягнул меня копытом, не удержался: