Книга мёртвых

В камнях на солнце рано
Лежу как обезьяна
Напоминая мой недавний бред
Между камнями на песке скелет
Большой макрели. Чайки Тихоокеана
От рыбы не оставят мяса. Нет.
Волна в волну, как пули из нагана
Вливаются по воле их стрелка
Как Калифорния крепка!
И частной собственностью пряно
Несет от каждого прибрежного куска.
«Кормить немногих. Остальных держать в узде.
Держать в мечтах о мясе и гнезде» —
Мне видятся Вселенского Закона
Большие буквы… Пятая колонна
Шпион. Лазутчик. Получил вновь – «На!»
И будет жить, как брат Наполеона,
Среди других поэтов, как говна…
«Тридцать четыре тыщи хочешь?»
Я крабу говорю, смущён.
«Уйди, ты что меня щекочешь!»
И в щель скрывает тело он.
Я успеваю вслед ему сказать:
«Тридцать четыре перемножь на пять».
..............................
Какой поэт у океанских вод
Вульгарно не поглаживал живот
Мы все нечестен. Каждый нас смешон.
А все же получает деньги «он»
Мне интересно, как это бывает
Что все же «он» все деньги получает.
..............................
Подставив огненному солнцу все детали
И тело сваленному древу уподобив
Лежу я, джинсы и сандали
На жестком камне приспособив
И чайка надо мной несется,
И, грязная, она смеется,
В камнях всю рыбу приутробив
«Что ж ты разрушила макрель?»
Я говорю ей зло и грубо.
Она топорщит свою шубу
И целит, подлая, в кисель
Оставшийся после отлива
Прожорлива и похотлива
Как Дон-Жуан косит в постель.
..............................
Мне все равно. Я задаю вопросы
Не потому, что я ищу ответы
Не эти чайки – мощные насосы
Говна и рыбы. Даже не поэты
И нет, не мир, покатый и бесстыжий
Мне не нужны. Смеясь, а не сурово
Я прожил целый прошлый год в Париже
И, как эстет, не написал ни слова
..............................
Однако б мне хватило этих сумм
..............................

Это написано в городке Pacific Grows в Калифорнии, где я провёл лето 1981 года, живя у девушки Бетси Карлсон и работая над книгой «История его слуги». В то время началась наконец моя собственная литературная карьера, вышла ещё в ноябре 1980-го моя первая книга на французском, готовился к печати «Дневник неудачника» по-французски. Однако жил я трудно, еле выживал, собирал даже отходы у овощных лавок в Париже, думал, что общество явно неравномерно расточает блага. Я считал себя талантливее Бродского. Интересно, что в карьере моего отца – офицера, одно время начальника клуба дивизии – был злой соперник: некто капитан Левитин. Он был начклуба до отца, а позже опять сделался начальником клуба после отца. «Венечка, он тебя подсиживает», – говорила моя мать. Так что борьба с Левитиным была у нас в семье на повестке дня. И, соперничая с Бродским, я насмешливо думал, что это у меня наследственное, что мой Левитин – Бродский.